Никогда сами себя они не называли несторианами. Несторий к ним прямого отношения не имел и вообще сам никаких еретических церквей не устраивал. Название «несториане» к персидской, или халдейской, церкви приложено извне православными греками и монофизитами. Удобной национальной базой для отделения от греко-кафолической церкви еретических церквей сирского языка явилась Персия. Просветительным центром для этой сирской церкви служила пограничная Эдесская школа. Характерно письмо профессора этой школы Ивы к Марису, епископу Ардаширскому, т. е. епископу столицы Персии — Селевкии Ктезифона на нижнем течении Тигра (ныне Багдад). Сочувствие персидских сиро-христиан антиохийской христологии (а не александрийской — Кирилловой) по их эдесскому воспитанию понятно. Вследствие страшных гонений на христиан со стороны персидского правительства — в них видели духовных изменников в пользу греков — персидские христиане раньше всяких богословских споров и ересей сочли нужным, для самосохранения, сбросить с себя зависимость от греческого антиохийского патриарха. Персидские христиане на соборе 410 г. объявили свою автокефалию под главенством своего католикоса. Значит, это было за два десятилетия, когда стала известной и заклейменной отлучением ересь, окрещенная несторианством. Местный собор 423 г. в Селевкии Ктезифоне, удаляясь от Антиохии, запретил всякие апелляции к своему бывшему главе, антиохийскому патриарху. Таким образом, учинена, как и армянами, эта сирская автокефалия явочным, т. е. неканоническим, путем. Уже после III Ефесского собора персидская церковь соборно признала и объявила, в духе антиохийского богословия, догмат о полноте Двух природ во Христе.

    В 449 г. Ива и другие эдесские ученые были изгнаны греческой императорской властью из Эдессы. Они перекочевали в Персию, ближе к Тигру, в Низибию и там возобновили свою школу, окончательно закрытую в Эдессе Зиноном в 489 г. Из низибийских деятелей после Ивы особенно выдавался Варсума, митрополит Низибийский (не тот, который действовал на разбойничьем соборе 449 г.). Под его руководством после появления Энотикона Зинона 482 г. в империи национальная персидская церковь собралась в 484 г. на собор в Бет-Лапате (в Сузиане) и провозгласила в первый раз свое доктринальное отделение от церкви греческой.

    Через два года, в 486 г., католикос Акакий, получивший образование в Эдесской школе, так сформулировал веру персидской церкви: «Что касается воплощения Христова, наша вера должна состоять в исповедании двух природ: Божества и человечества. Но Божество, пребывающее с его свойствами, и человечество — с его, мы объединяем в едином прославлении. И единое поклонение подобает различию природ, по причине совершенной их связи и нераздельности Божества и человечества. А кто думает или учит других, что страдание или изменение прирождается Божеству нашего Господа, или не соблюдает относительно единства лица нашего Спасителя исповедания Бога совершенного и человека совершенного, да будет анафема».

    И с точки зрения акта единения 433 г., и с халкидонской точки зрения здесь нет по внешности ничего еретического. Это старая антиохийская доктрина без communicatio idiomatum и без enosiV upostatikh). Все дело было в расхождении 1) из-за лиц (Феодора Мопсуестийского, Нестория) и 2) из-за политической необходимости отделения. Сами себя персидские христиане называли восточными христианами или халдейскими христианами, по языку богослужения. Несторианами их прозвали противники-монофизиты.

    В данный момент Несторием не особенно интересовались, а ревновали лишь о Феодоре Мопсуестийском. В этом «несторианстве» осталось большинство сирских христиан Персии — до 100 епархий. То есть халдейско-персидская церковь тогда еще не была еретической, а только консервативно, по-антиохийски, богословствующей.

    Отношения персидских христиан (несториан) к греко-кафолической церкви были своеобразно близкими, благодаря контрасту с монофизитами. Для последних и греки, и Рим были несторианами. Наоборот, персидские христиане («несториане») не называли себя учениками Нестория, не проклинали Халкидонского собора. Вот почему в эти годы борьбы с монофизитами (451—553 гг.) и в Палестине, и в Александрии, и в Константинополе мы встречаем фигуры персидских епископов, часто посылавшихся из Персии государственными послами в Византию. Константинопольские акимиты были особенно дружественны с персидскими христианами и ставили даже вопрос о сослужении. В начале царствования Юстиниана I в Константинополе открыто учил богословию выученик низибийской школы Павел Перс. Его низибийский учебник был переведен на греческий и латинский и даже на Западе пользовался еще в средние века большим уважением у схоластиков.

    Не идя далее II Вселенского собора в формальном общении с греками, персидская (несторианская) церковь жила жизнью изолированной в догматическом отношении. Но ученые Низибии не могли не знать и не реагировать на догматические движения и споры в Византии. При Юстиниане I глава низибийской школы Хенана ясно сознавал, что им опасно отделяться от Византийской церкви ввиду давления на них монофизитства. Ведь монофизитскими были целые страны: Армения, Ефиопия, Нубия и Йемен. Между тем ни одной формальной анафемы друг на друга ни со стороны греков, ни со стороны халдейских христиан не было. Хенана понял возражения греков против крайностей Феодора Мопсуестийского, ставшего с течением времени для неподвижных умов каким-то оракулом. Хенана не порабощался авторитетом Феодора. Например, он защищал против скепсиса Феодора Мопсуестийского книгу Иова. Предпочитал руководство к ней в толковании Иоанна Златоуста. О свободе воли и первородном грехе Хенана учил, вопреки Феодору, почти православно. Он был до некоторой степени оригенистом и был в мирных отношениях с врагом Феодора Мопсуестийского Феодором Аскидой. Хенана был уважаемым авторитетом среди 800 человек его учеников. Но официальная политика католикосов приспособлялась к интересам Персии. Персидской державе интереснее были подданные-еретики, отделенные от греков. Так и было принято, что армяне — монофизиты, а халдеи (сиро-арамеи по языку) — несториане. Католикосы подвергали сторонников этого направления низибийской школы, прозванного «хенанианством», гонениям и постепенно погасили его, закрепив свое отделение от греков.

    В 637 г. арабы-исламиты покончили с Персией и объединили ее с Сирией под своей властью. Между Антиохией и персидской церковью исчезли границы. Монофизитские церковные организации Сирии и Персии объединились. Но халдейская (несторианская) церковь, конечно, осталась чуждой православной Антиохийской церкви, прозывавшейся в халдейской среде церковью «мелкитской», т. е. в переводе на греческий — «царской». Потеряв некоторое государственное покровительство, эта халдейская церковь, имевшая центр в Селевкии Ктезифоне, и под властью ислама нашла пути к своему широкому распространению на северо-восток до глубин Китая и Монголии и на юго-восток до Индии и Цейлона. В этой форме в этих странах христианство довольно глубоко национализировалось. Известно, что некоторые несторианские католикосы были чистые китайцы.

    Мы прервали свой рассказ о египетских делах на моменте царствования Юстиниана Великого и Феодоры, когда противохалкидонец, монофизитский патриарх Александрии Феодосий, под покровительством Феодоры сидел в заключении на Босфоре, в Деркосе. Это не помешало ему поставить в епископы Иакова Барадая (Бурд'оно) и тем создать монофизитскую, так называемую яковитскую, иерархию.

    Яковиты сирского языка создали кафедры в Эдессе, Амиде Мабуге (Иераполис). Их последователи группировались гуще всего среди сельского населения около Антиохии и Апамеи. Меньшинство было в Малой Азии (уже грекоязычное) и даже в самом Константинополе. Все они ориентировались на Александрийского папу, запертого в Деркосе, как на своего чаемого легального главу.

    Но Феодосий, находясь под арестом, не мог объединить всех монофизитов, среди которых к тому же начались внутренние споры. Об их богословских спорах речь была выше.

    По кончине Юстиниана и Феодоры и оздоровлении православно-богословской атмосферы при Юстине II супруга последнего София имела честолюбие подражать богословской роли, которую играла Феодора, тем более что и она сочувствовала веяниям монофизитства. В такой атмосфере Феодосий и все сидельцы Деркоса были амнистированы и уже были торжественно приняты во дворце, как вдруг их глава, Александрийский папа Феодосий, внезапно скончался (566 г.). На торжественных похоронах ученик покойного монах Афанасий публично поносил Халкидонский собор. Это было попустительство новой власти Юстина II.

    Началось повторение системы разговоров, диспутов эпохи Юстиниана Великого. Прибыл даже сам Иаков Барадай и даже был представлен императрицей Софией мужу, Юстину II. Но после года бесполезных переговоров монофизиты разъехались по домам.

    Однако императорская власть не могла остановиться в поиске путей воссоединения с диссидентами. Это была для нее неизбывная политическая задача, как хроническая болезнь. В следующем году (567 г.) Юстин II предложил яковитам соединение на условии принятия только трех первых вселенских соборов, без Халкидонского. Но яковиты-монахи подняли бунт против своих епископов-соглашателей».

    Юстин II увидел бесполезность переговоров и перешел к мерам государственного принуждения, не практиковавшимся по смерти Юстиниана Великого. На первых порах, не задевая пока Востока, принуждение было применено к монофизитам, жившим в столице и в ближайших областях Малой Азии. Принуждение объявлено было от имени Константинопольского патриарха Иоанна III Схоластика (565—577 гг.). Перед Пасхой 571 г. полиция закрыла все монофизитские церкви в Константинополе, вынудила монофизитские монастыри принять православное священство, а монофизитских епископов заключила под арест в православных монастырях. Павел Черный, монофизитский Антиохийский патриарх, ставший Александрийским папой, был заключен у акимитов. Тогда же был заключен и известный Иоанн Ефесский, или Асийский, оставивший нам на сирском языке историю своего времени (о нем книга профессора А. П. Дьякова).

    Некоторые из монофизитских епископов заколебались и подчинились патриарху Константинопольскому. И были даже им перерукоположены, ради скрупулезности православных. Но монофизнты сами давали к тому основание, приняв, после некоторых колебаний, систему перекрещивания «синодитов», т. е. православных «халкидонцев».

    Но не сдавались ни Павел Черный, ни Иоанн Асийский. Патриарх Константинопольский предложил им богословскую уступку — согласиться на договор 433 г. Кирилла Александрийского с Иоанном Антиохийским. Этим молчаливо предавался Халкидонский собор. Но, по аналогии с тем, что тогда анафематствовался Несторий, теперь монофизитские епископы потребовали, чтобы открыто отвергнут был Халкидонский собор. Монофизитских епископов уговаривали знатные миряне из их среды. Проект исповедания был дан им на просмотр и для поправок. С большой неохотой они его подписали. Им обещали, что, может быть, впоследствии и будет отменен Халкидонский собор. У Евагрия в V книге, гл. 4, можно прочесть этот эдикт Юстина II, написанный в выражениях очень тонких и православных, кроме одного места специально для монофизитов:

    «Размышляя о неизреченном Его единении, мы право исповедуем единое естество Бога-Слова воплотившимся. И, с другой стороны, принимая различие естеств в теории, говорим, что их два, не вводя никакого разделения». Формулы огрубленно Кирилловские.

    После этого и Павел, и Иоанн даже сослужили с патриархом Иоанном. Но когда они не добились от него обещанных на словах заявлений против Халкидонского собора и он сослался на необходимость соглашения с римским папой, то они начали протестовать. Власть заключила протестантов в тюрьму. За писания из тюрьмы против императора, патриарха и папы Павлу угрожали смертной казнью. Пытки устрашили Павла, и он вторично подписал акт отречения от своих убеждений. Власти широко распубликовали это силой вырванное отречение. Павлу в награду обещали кафедру в Иерусалиме или Фессалонике. Но Павел отказался, убежал из патриаршего дома и скрылся в Константинополе. Полиция его не нашла, и он убежал далее, к своим родным сирийцам, в царство гассанидов. Правоверные монофизиты не хотели принимать Павла за двукратное изменничество. Но мудрый Иаков Барадай ценил страдания Павла и, после трехлетней эпитимии, целиком восстановил его.

    Иоанн Асийский не сдался и 6 лет провел в тюрьмах и ссылке.

    Константинополь и Малая Азия путем насилия были присоединены к православию. Но вот в 574 г. Юстин II впал в безумие, и Тиверий стал правителем империи. Сразу гонения прекратились. Монофизиты опять вышли из подполья и начали организовываться. Иоанн Асийский появился в Константинополе. Либеральная политика Тиверия, как сейчас увидим, помогла и египетским монофизитам прочно организоваться в еретическую церковь. Но восточная сирская «база» яковитской церкви продолжала жить и укрепляться при всех оборотах политики дальнейших византийских императоров.

    При императоре Маврикии (с 582 г.) династия гассанидов (в государстве-буфере, на границе с Персией) — покровителей яковитов — была упразднена и введено византийское управление. Через это и борьба против монофизитской церкви распространилась из Константинополя и на это убежище ереси. Пришлось некоторым гонимым монахам бежать к монофизитам в Египет.

    После убийства Маврикия Фокой началось в 604 г. победоносное наступление персов. Яковиты вместе с персидскими войсками тоже «наступали» и отбирали кафедры у «халкидонитов». С приближением персов в 609 г. в Антиохии произошло восстание против греков, в котором приняли видное участие евреи. Среди беспорядков неясно кем был зверски убит православный патриарх Афанасий. В 611 г. Антиохия была взята персами. Кафедра православного патриарха после этого надолго оставалась фактически незамещенной. Хотя Антиохия временно и освобождалась от персов, но Антиохийские патриархи продолжали жить беженцами в Константинополе. Только в 742 г. появился в Антиохии снова православный патриарх. Наступала эпоха тотального завоевания Антиохийского и Иерусалимского патриархатов арабами. И как раз перед этим моментом, как бы «под занавес», произошел захват их персами. Персы взяли в плен Иерусалимского патриарха Захарию вместе с древом Креста Господня. От жестокостей войны страдали не только православные (мелкиты), но и яковитские епископы и монахи. Они устремились, как беженцы, в свой Египет, а местные египетские монофизиты ждали персов как освободителей. И однако с приближением персов все-таки насельники некоторых монофизитских монастырей убежали из Египта на дальний африканский запад, в Карфагенскую область, и там распространили свое монофизитство.

    По смерти Александрийского патриарха Феодосия (в Деркосте, при Юстине II) правительство всячески препятствовало египетским монофизитам в их попытках провести своего возглавителя в патриархи. Пользуясь либеральной политикой Тиверия (578—582 гг.), александрийские монофизиты пригласили яковитских иерархов из Сирии и тайно от правительства поставили здесь до 70 епископов-монофизитов для состязания с православной иерархией. Так возникла существующая поныне коптская церковь. С этим фактом «мелкитам», как называли православных греков копты, волей-неволей пришлось примириться. К концу VI в. между православными и коптами-монофизитами установился довольно мирный modus vivendi. Однако «мелкитское» меньшинство занимало все главные церковные здания: Kaisareion — патриаршую церковь, церковь св. Марка, св. Мины (в пустыне на западе) и св. Кира и Иоанна (в пустыне на востоке, теперь — Абукир). У коптов-монофизитов в Александрии были только две церкви, заново ими построенные. Их патриарх жил вне Александрии, в монастыре Эннатон.

    Простой коптский народ хотя и отделял себя от «мелкитов», но не гнушался по старой привычке ходить в большие праздники в старые «мелкитские» церкви и стоять всю литургию вплоть до причащения. Не говоря уже об усердном паломничестве всех без различия больных к целителям Киру и Иоанну в Абукире. Особую популярность среди коптского народа приобрел бывший на Александрийской кафедре с 607 г. православный патриарх Иоанн Милостивый (619 г.) своей святостью и благотворительностью. Он благотворил щедро, и средства к нему на это стекались также щедро. Он получил от предшественников в Александрии 7 церквей, а оставил 70. Но отношение персов к «мелкитской» иерархии, как к врагам — агентам Византии, побудили патриция Никиту уговорить патриарха Иоанна перед осадой Александрии эвакуироваться вместе с ним (617 г.). Так ослаблялась позиция православия в Александрии, уступая место монофизитству и арабскому исламу.

    Наряду с численно преобладающей халдейской (несторианской) церковью в Персии образовалась и количественно меньшая церковь — монофизитская, взяв иерархию от сирских яковитов.

    Монофизитская церковь в Персии усилилась во время успешного наступления Хосрова против Византии. Яковитские патриархи, которые были под владычеством греков (мнимо-Эдесские), пользовались случаем и пленом, чтобы укреплять положение монофизитства. В это время и был создан «великий митрополит» — «мафриан» в Терките (или Таргете), с одной стороны, в подражание несторианским католикосам, с другой стороны, для освобождения монофизитов, подданных Персии, от политических подозрений за их принадлежность к яковитскому патриарху, живущему в Эдессе в пределах Византийской империи.

    Ираклия короновал 5 октября 610 г. патриарх Сергий. Последний стал его другом и советником. Сергий был родом сириец из яковитской семьи. Лишь в юности принял православие и выдвинулся в константинопольском мире. Это был образованный, умный, но не богослов, а практический деятель. Он горячо интересовался государственной политикой и наследственно понимал интерес к вопросу о соединении с монофизитами. Этот «ориентальный» нерв византийских интересов питался уже 200-летней давностью варварских и прямо азиатских династий и азиатского правящего класса в Византии.

    Богословски же христологический вопрос созрел для рассмотрения психологической стороны метафизики Халкидонского собора. И если бы Юстиниан I Великий не занял церковь спором о «трех главах», то богословы, вероятно, занялись бы вопросом о волях и действиях во Христе столетием раньше.

    Ираклий, как бы неразумно разжегший тяжелый монофелитский спор, действовал совсем не случайно. Да и восточные войны Ираклия не были для этого вопроса одной внешней случайностью. Национально-политический вопрос был неотвратим. И решение его в смысле достижения единства империи через единство вероисповедания было неизбежным по тому времени решением. Даже для нашего времени устроение единства государства на основе свободы вер не является совершенным. Тем более тогда. Вопрос шел лишь о технике достижения: то насилием, то соглашением, то искренними уступками (например, зачеркиванием Халкидонского собора Василиском), то дипломатическим замалчиванием (Энотикон Зинона).

    О возникновении объединительной политики! Ираклия в форме монофелитства мы имеем два вида исторических сообщений.

    1) Патриарх Сергий в письме к папе Гонорию говорит, что император Ираклий во время похода 622 г., в бытность его в Карине-Феодосиополе (Эрзеруме), разговаривая с главой яковитов-севириан Павлом Кривым, предложил ему формулу mia energeia. Следовательно, это как бы измышление Ираклия.

    2) Преподобный Максим Исповедник в споре против Пирра, обвинявшего Софрония Иерусалимского, говорит прямо о давнем плане, измышленном именно самим патриархом Сергием,— воссоединить всех монофизитов через формулу mia energeia. Конечно, как увидим ниже, это второе сообщение самое вероятное.

    Сергий сам хорошо знал доктрину монофизитства. А именно что для монофизитов раздвоение свойств (idiothtes) двух природ есть факт только феноменальный, извне видимый. Ноумен его, т. е. настоящая реальность, одна. Одна природа — Божеская, хотя и сложенная из двух, ek duo jusewn (но не en duo jusesin Халкидонского собора). Бог-Слово волен иметь в себе и человеческие феномены, т. е. свободно допускает их обнаружение, но они не принадлежат его "человеческой природе: ее уже нет.

    Сергий знал, что и православная формула говорит об enwsin kaq 'upostasin и даже (неправильно) об «enwsiV jusikh», когда дело идет о личном самосознании. Самосознательный центр Богочеловека,— один, т. е. единая ипостась, единое ипостасное сознание.

    А как же действия, энергии и воля? Не является ли и для Халкидонского православия единая воля таким же единым центром, объединяющим все, и человеческие, и божеские, энергии и обнаружения действий? То есть не симметрична ли, не корреспондирует ли единая богочеловеческая воля единой богочеловеческой ипостаси?

    К чему относится воля — к природе (перводанному, ek) или к ипостаси (последующему, возникшему уже по соединении)?

    Казалось, Сергий логичнее православных, ибо папа Лев в томосе пишет: agit utraque forma... quod proprium est, т. е. две энергии и две воли. Но монофизиты в таком случае требовали от православных быть логичными и при двух волях предполагать и два самосознания, т. е. четкое раздвоение природ. Но у православных был упор на едином лице, на ипостасном единстве самосознания Богочеловека. Сергий, исходя из этого, предлагал православным моноэнергизм. Но, конечно, дело шло у Сергия не о каких-то отдельных энергиях, а о всем их единстве, т. е. о воле, и потому логически за А следовало Б, т. е. за моноэнергизмом (energeia) — монофелитство (qelhma).

    Сергий был прав, что до сих пор православная традиция не давала определенных цитат и суждений отцов об одной или двух энергиях.

    В 1896 г. опубликованы отрывки из Евлогия — патриарха Александрийского (580—607 гг.). Эта полемика против учения об одной воле — явно неподлинная. Но псевдо-Дионисий Ареопагит действительно дает выражение: kainhn tina kai qeandrikhn energeian. Наряду с папой Львом: agit utraque forma cum alterius communione quod proprium est. Против папы Льва Сергий выдвигал, таким образом, авторитет мнимого ученика апостола Павла. В то время это могло путать карты и смущать.

    Уже в 617 г., перед самым приходом персов в Александрию, Сергий пишет об единой энергии письмо к Георгию Арсу, возглавлявшему в Александрии сирских павлитов (последователей Павла Черного). Письмо попало в руки Иоанна Милостивого, и тот хотел поднять против Сергия дело. Но взятие Александрии арабами сорвало этот план.

    О том же Сергий переписывался и с Сирским епископом Феодором Фаранским. Сергий проводил свои богословские взгляды, опираясь на дружбу с императором Ираклием. Ради нее он пожертвовал чистотой своей совести: do, ut des. Ираклий захотел жениться на своей племяннице Мартине. Сергий затруднялся разрешить. Ираклий заявил ему: «До сих пор ты действовал как епископ, а теперь исполни мою волю как друг». И Сергий сдался. Но этим обязал и императора служить его планам.

    Наступая на персов, Ираклий в 622 г. прибыл в Карин (византийский Феодосиополь; турецкий Эрзерум). Здесь он застал прибежавшего сюда с Кипра в связи с персидским нашествием епископа Павла (Кривого), главу севириан-монофизитов. Обида со стороны персов (изгнание), казалось, могла расположить его к грекам. Ведь у них он нашел прибежище. Но пока сговора не получилось.

    В 626 г. Ираклий был в Лазике (Персидский Лазистан). В городе Фазисе (Поти) он начал переговоры с митрополитом Фазиса Киром. Кир был здесь, в соседстве с Иверской (Грузинской) церковью, возглавителем православных греческого языка. Сам Кир владел и сирским языком и, может быть, происходил из Сирии. Перед Ираклием Кир выразил сомнение, что едва ли mia energeia согласимо с томосом папы Льва. Очевидно, по указанию Ираклия патриарх Сергий прислал Киру богословские материалы и переубедил его. Радуясь возврату в православие грузин, Кир увлекся предполагаемым компромиссом (моноэнергизмом), в надежде воздействовать этим на армян. Ираклий был доволен и решил провести Кира на кафедру Александрии.

    Воссоединение с частью армян удалось благодаря единоличной решимости католикоса Эзры. Армянский историк-патриот маскирует этот горький для него эпизод греческим давлением, насилием и подкупом. Будто император вызвал Эзру в Карин. Но Эзра не захватил с собой ученых-богословов. А император хитро предложил ему самому ответить: в чем неправославие халкидонского постановления? После трех дней размышления Эзра не нашел ничего возразить. Император спросил тогда: почему же Халкидон не приемлется? Эзра указал тогда на ряд других причин нравственного порядка, создавших разобщение с греками. Но Ираклий возразил, что этому можно противопоставить ряд церковных недостатков у самих армян. После этого Эзра был вызван в лагерь императора Ираклия, перенесенный теперь в Месопотамию. И там он решил соединиться с греческой иерархией. Он сослужил и причащался. Внешнего принуждения не было. Эзра давно жил в греческой части Армении — не в Довине, а в самом Карине — и искал опоры у греков, борясь со своим соперником католикосом Христофором. Эзра сам поехал в Месопотамию. Он был награжден просимой им наградой — соляными копями в Кульпе. Правда, полководец Ираклия армянин Мжеж сказал Эзре, что если он не соединится с греками, то пусть уходит в Персидскую Армению, а здесь для греческой части армян будет избран новый католикос. Исповедание веры было изложено Ираклием в удобной для армян форме (анафематизмы на Нестория, а Халкидонский собор не осуждается).

    С той поры на этой территории единение армянской церкви с православно-греческой просуществовало 85 лет при шести католикосах. За это время в армянских церквах стали употреблять для причащения квасный-хлеб, добавляли в вино теплой воды, праздновали Рождество 25 декабря. Но оставалось и некоторое количество упорствующих диссидентов.

    Ираклий явился в сирскую Эдессу победителем. Монофозитский епископ Исаия и монофизитские монахи торжественно встретили его. По словам монофизитского историка Михаила-Сириянина, Ираклий пытался разыграть роль соединителя церквей de facto без всяких споров, будто и не было никакого разрыва. В день Рождества 630 г. Ираклий присутствовал на литургии, совершаемой Исаией, и подошел к чаше причащения. Это означало бы признание соединения церквей, хотя бы с несущественными оформлениями впоследствии. Но Исаия потребовал от императора тут же публичного отречения от Халкидонского собора. Император повернулся и вышел. А по окончании литургии церковь была отнята у монофизитов и передана «мелкитам».

    Исаия обратился к монофизитскому Антиохийскому патриарху Афанасию. Но император прибыл в Иераполь (Мабут). Туда прибыл и Афанасий в сопровождении 12 епископов. Император предложил Афанасию воссоединение на условии, что он воспретит споры о двух волях, во всяком случае эту формулу о двух волях. При этом условии император предложил Афанасию место греко-кафолического патриарха в Антиохии. Это место до 636 г. не было занято. В результате переговоров несколько епископов и монастырей приняли воссоединение на основе моноэнергизма.

    В Палестине среди православных это воссоединение вызвало недовольство, но сразу протестовать против недавнего освободителя святых мест Ираклия было неудобно. Монах монастыря св. Саввы Антиох писал: «Слышно, говорят об Антиохии, что там появился предтеча антихриста, который хочет овладеть антиохийским престолом. Называют его Афанасием, а проповедует он учения Аполлинария, Евтихия, Севира и Якова. Тревожная весть для православных жителей св. града и соседних монастырей...»

    Однако моноэнергизм (монофелитизм) здесь на время закрепился и остался.

    По взятии Александрии персами (617 г.), по удалении православного патриарха, в кафедральном храме Кесарион сидел уже коптский патриарх. Когда вновь вернулись греки (631 г.), сюда и был назначен Кир из Фазиса, принявший предложенное ему Ираклием и Сергием соглашение с целью осуществить здесь воссоединение местного монофизитства с византийским православием. Киру заранее дарована была византийская награда, оставшаяся затем навсегда внешним отличием александрийских патриархов. Им принадлежит право украшать одну ногу при богослужениях красным царским сапогом. Данное воссоединение через год (в 632 г.) совершилось. Церкви были отобраны у «феодосиан», как называла их администрация, и переданы мелкитам, т. е. православным византийцам. Монофизитствующий патриарх Вениамин удалился в Верхний Египет.

    Переговоры Кира завершились актом 3 июня 633 г. в 9 пунктах, или анафематизмах. Не доверяя этому воссоединению, православные иронически называли его «ndrobajhV», т. е. цвета воды, по русской поговорке — писанным «вилами на воде». Вот его характерные пункты.

    Пункт 4: «I. Христос имеет единосущную нам и одушевленную разумной душой плоть enwsei jusikh te kai kaq 'upostasiu».

    Пункт 6: «Кто не исповедует Христа из двух естеств единого, единую природу Бога-Слова воплощенную, единую сложную ипостась, да будет анафема».

    Пункт 7: «Тот же самый Христос и Сын energounta Qeopreph kai anqrwpina mia qeandrikh energeia» (это по св. Кириллу и по св. Дионисию).

    Кир посылает ликующее донесение императору, свидетельствуя, что «ликует и Александрия, и весь Египет».

    «Феодосиане» заявляли: «Не мы пошли к Халкидонскому собору, а Халкидонский собор сам пришел к нам». Но это было столичное явление. Соединение церквей в массах и по всему Египту оказалось делом трудным. Осталось множество упорствующих, которые требовали прямого отвержения Халкидона. Но общее положение могло казаться императору весьма эффектным: оно достигнуто во всех монофизитских странах — в Армении, Сирии и Египте.

    И все-таки фальшивая со стороны православия база соединения, а именно «моноэнергизм», должна была неминуемо вскрыться перед самими же православными. Эту политическую «музыку» испортил ученый-монах Софроний, профессор словесности (софист) из Дамаска. Софроний странствовал по монастырям вместе с известным Иоанном Мосхом. Они собирали вместе повести о монашеской мудрости, в результате чего получился известный «Лимонарий», по-славянски — «Луг Духовный». Софроний провел немало времени в монастырях около Александрии и сам получил исцеление болезни глаз у целителей бессребреников Кира и Иоанна в Абукире. В Александрии Иоанн и Софроний были горячими помощниками православных («мелкитских») патриархов в их борьбе с «феодосианами», особенно при св. Иоанне Милостивом. Как сам Иоанн Милостивый, так и Софроний с Иоанном Мосхом в момент персидского нашествия убежали из Александрии. Они попали в Рим и там засели за работу. В Риме и был скомпонован «Лимонарий», по подобию популярного в римской среде «Диалога» недавно умершего папы Григория Великого. Иоанн Мосх тоже умер в Риме. По завещанию покойного, тело его Софроний перевез опять в Палестину и после этого снова приехал в Александрию. Софронию было уже 80 лет. Он пользовался широкой известностью и авторитетом. Кир с этим считался. И счел необходимым познакомить Софрония с его девятью главами-анафематизмами, которые он готовился уже провозгласить с кафедры. Софроний сразу же не согласился с формулой «одна энергия», а требовал «две». Кир ссылался на «дух» святоотеческих выражений и по примеру их требовал снисходительного отношения к мнению массы душ христианских, которую можно спасти. По словам Максима Исповедника, Софроний падал даже в ноги Киру и со слезами уговаривал его не провозглашать этих девяти глав.

    Кир не без коварства отослал Софрония в Константинополь к Сергию, скрыв от Софрония, что Сергий и есть первовиновник этой враждебной Софронию формулы. Кир вручил Софронию и письмо к Сергию. Софроний поехал в Константинополь в наивном неведении корней этого дела. В Константинополе для Софрония прояснилось многое. Он увидел, что он не одинок. Бывший секретарь императора Ираклия, человек высокого образования и ума, Максим, в это время авва монастыря в Хрисополе (Скутари), уже воевал против моноэнергизма. Сам Сергий всячески уговаривал Софрония в порядке «икономии» отнестись к этому терпимо, как к временному средству, приводящему к конечной победе православия. Уговаривал по крайней мере потерпеть и посмотреть. Тогда и Софроний потребовал от Сергия тоже не смущать мира церкви и не пускать в ход формулы «миа энергиа». Будто бы и Сергий написал Киру, советуя пока не говорить ни о «миа», ни о «дио». При этих уступках и Софроний обещал не шуметь и возвратился в Палестину. В это время (634 г.) там умер Иерусалимский патриарх Модест. Софроний был выбран на его место. И император, и патриарх Сергий перепугались. Они все делали без ведома других патриархов: без Рима, без Иерусалима, без Антиохии. И вдруг Иерусалимский патриарх — против. К Иерусалиму уже приближались арабы. Император был бессилен. Надо было ждать от Софрония обычное окружное соборное послание — синодику, подписанную вместе с избранным и всем собором избравших его епископов. Тут обычно патриарх и свидетельствовал о своем православии. Таким образом, Софроний мог перед Римом обнаружить то, что Ираклий с Сергием скрывали. Сергий решил опередить Софрония и осветить дело перед папой в желательном для себя свете. Сергий пишет обстоятельное донесение папе Гонорию о делах Востока. Рассказывает об «успехе» в Александрии греческого православия под формулой «миа энергиа». Он опровергает аргументы Софрония в том виде, как он в свое время устно от Софрония слышал. Пугающей Сергия синодики Софрония он еще не знал. Вот богословское ухищрение Сергия:

    «Согласно с учением всех Вселенских соборов, единый и Тот же Господь Иисус Христос производит все свои действия. Поэтому не следует рассуждать ни об одной, ни о двух энергиях и нужно довольствоваться признанием «одна воля». Выражение «миа энергиа», хотя и встречается у некоторых отцов церкви, производит на неопытных пугающее впечатление. Они полагают, что этим отрицается двойство природ во Христе. С другой стороны, и выражение «два действия» соблазняет многих, так как оно ни у одного отца не встречается и ведет к заключению о «двух противоположных друг другу волях и через это вводит двух водящих, что нечестиво».

    Сергий спрашивал совета Гонория в очень приятных и льстивых выражениях. Гонорий в это упадочное для просвещения время слыл в Риме за великого ученого. Современник выражается о нем: «Sagax animo, vigens consilio, doctrina claris, dulcedine et humilitate pollens» («Рассудительный умом, сильный советом, в учении ясный, изобилующий сладостию и смирением»). Пером Гонория был его секретарь, впоследствии — папа Иоанн IV.

    Ответ Гонория сохранился только в греческом переводе, как он позднее читан был на VI Вселенском соборе. Тогда — при наличии латинского оригинала, принесенного из патриаршего архива.

    Гонорий в ответе встал целиком на точку зрения Сергия. Он согласился, что спор о двух или об одной энергии есть пустой спор школьников (следуют очень презрительные отзывы об этих людях). Но Рим не попадется в их сети и ясностью и прямотой учения уничтожит все их хитросплетения. Признавая Воплотившегося Бога-Слова, «действующего многообразно» — и по божески, и по человечески, Гонорий, однако, признает «единое хотение» — волю.

    Папу занимает вопрос о безгрешности Господа Иисуса Христа, вытекающей из нетронутости Его человеческой природы первородным грехом. В Нем не было, по выражению апостола Павла, «иного закона в членах тела, противовоюющего закону ума». Все действия сходились к единству безгрешной воли.

    С этого момента моноэнергизм переходит в монофелитизм. Таким образом, папа Гонорий первый сформулировал ересь монофелитства.

    Конечно, папа не понимал, что моральное единство (точнее, гармония) воль во Христе не есть еще единство онтологическое или так сказать «физическое», и не постигал, что сделает из этого восточная метафизическая мысль. То есть для философского Востока единство воли в «физическом» смысле, конечно, постулирует к единству природы, т. е. факту онтологическому (а не к моральному только).

    Папа на пути римского не метафизического, а только морального, практического мышления впал в ошибку монофизитства, не разобравшись в метафизическом вопросе: свойством чего является воля? Свойством лица или природы? Цитируя мысль об ипостасном, т. е. личном, соединении двух природ во Христе, по халкидонской формуле, папа этому ипостасному единству Лица и приписал одну волю.

    Логическая ошибка очевидна. От морального единства — скачок к единству онтологическому. И от отсутствия первородного греха — к отсутствию самой человеческой воли.

    Между тем логика требовала: от отсутствия у Иисуса Христа первородного греха заключать только о свойствах человеческой воли в человеческой природе, т. е. что не поврежденная грехом природа имеет и волю, не «противовоюющую закону ума», т. е. не расходящуюся с волей Божественной.

    Кроме этой ошибки папа допустил и другую и этим также обнаружил свое непонимание вопроса. Он отверг как «миа энергиа», так и православное «дио энергие». Он не понял, что из Халкидонского вероопределения (которое он разделяет) (из plena divinitas, plena humanitas) следует и две энергии, т. е. два ряда действий.

    Уже после этой догматической переписки пришла Софрониева синодика с далеко не идеальной терминологией вообще, но с ясным доказательством двух воль. Хотя в Иисусе Христе mia jusiV tou Qeou Logou sesarkwmeuh) (старокирилловское), хотя enwsiV upostotikh) и даже (jusikh). Но каждая природа действует естественно, по своему существу, что ей свойственно. Поэтому и сказал папа Лев: agit utraque forma, quod proprium est. И только из этих действий мы и познаем различие природ, конечно, при их тесном взаимодействии. В Иисусе Христе были даже paqh adiablhta человеческой природы. Но они Им не обладали. А Он был Господь и своих человеческих переживаний. Итак, Иисус Христос есть «одно и два», ибо Он есть «единая сложная ипостась».

    Для монофизитов человеческая «природа» не может «действовать», а для Софрония человеческая природа «по-человечески и действует».

    Софроний писал синодику в предвидении окружения Иерусалима арабами. Считаясь со всякими случайностями и превратностями судьбы, он поручил попечение о деле борьбы за православие Стефану, епископу Дорийскому, которого посылал в Рим с этой синодикой. Чтобы сильнее укрепить и связать его с линией православного богословия, св. Софроний, по рассказу самого Стефана, взял с него на Голгофе клятву: «Помни, что ты дашь ответ Распятому на этом месте, когда Он придет во славе судить живых и мертвых, если пренебрежешь опасностью, в которой находится Его святая вера. Сделай то, чего я не могу сделать сам из-за нашествия сарацин. Обойди, если надо, всю вселенную, постарайся преодолеть все препятствия, чтобы достичь Рима. Открой там пред благочестивыми мужами по сущей правде все, что делается в наших странах. И не переставай умолять, пока они не восстанут на поражение врагов веры и не отвергнут полностью нововведенного учения». Говорят, что патриарх Сергий не принял (разумеется, официально) послания Софрония. Папа Гонорий принял. Отвечая Софронию, папа уговаривает его «не вдаваться в разделение и перечисление энергий ради мира церкви». И Софроний вторично, как и после сговора с Сергием, «смирился» и временно прекратил полемику. Это «смирение», т. е. отступление с позиции двух энергий, действий, было, конечно, выгодно для продвижения компромиссной формулы «единой воли».

    В Александрии Кир продолжал бороться с монофизитским упорством и все чаще и чаще прибегал к полицейским насилиям. Копты в свою очередь при случае зверствовали. Например, один «мелкитский» священник был ими сожжен живым вместе с его семьей. У последующих коптских монофизитских писателей имя Кира не отличается от всех других («халкидонцев») и произносится как имя злого гонителя, даже предтечи антихриста. Как переведенный в Александрию с Кавказа, он пренебрежительно, называется «кавказским человеком» (Ал-мукавказ по-арабски). Это только иллюстрирует бесполезность объединительных искажений православия со стороны императоров. Национальные сепаратисты ничем, никакими уступками не удовлетворялись. Им нужна была ересь, чтобы отделиться от греков.

    Вскоре и Александрию, и Иерусалим захлестнула волна арабского нашествия, но она не остановила, а только подогрела объединительную политику Ираклия. И императорское догматствование продолжалось в сторону ереси после столь счастливой поддержки со сторонн Рима.

    Как известно, последующий VI Вселенский собор 680—681 гг. анафематствовал папу Гонория и этим отнял всякое право у римских богословов замалчивать и перетолковывать соблазнительный для них факт еретичества папы. Неудивительно, что мы имеем по этому вопросу огромную римско-католическую литературу. Кардинал Hergenroether в своей церковной истории цитирует 16 католических ученых, решающих вопрос не в пользу папы Гонория, и 82 — его выгораживающих. Вот вкратце их ухищренная аргументация с нашими возражениями.

    I. И послание папы Гонория, и деяния VI Вселенского собора интерполированы.

    Но ведь не только эти деяния говорят о ереси папы Гонория, а и множество других документов, писем той эпохи свидетельствуют о том же.

    II. Латиняне говорят, что собор осудил ложное мнение, даже если оно и принадлежало папе. Однако на деле мнения папы были другие. Осужден ошибочный факт (error facti), а не лицо.

    III. Папа действовал так из «икономии», желая погасить спор.

    Но ведь папа принял в споре под защиту только одну сторону.

    IV. Будто бы папа высказал это суждение не ex cathedra.

    Но тогда что же такое ех cathedra? Тут целая половина церкви тревожно и ответственно ждет отклика от другой половины. Обращение к папе сделано официально, как именно к папе, и по вопросу догматическому.

    V. Указывают на второе послание папы. Оно, бесспорно, мягче. Но и оно не отрекается от первого, не осуждает его.

    VI. Говорят: Сергий завлек папу неправильной постановкой вопроса.

    Но в том-то и дело, что папа не способен был разглядеть эту неправоту. Где же его дар непогрешимости?

    VII. Да, выражение (en qelhma) неправильно. Но мысль папы была правильна, ибо он утверждал томос папы Льва.

    Но ведь в том-то и состоят ереси, что из правильных церковных предпосылок делаются неправильные выводы. Так и Сергий с Киром из гармонии и безгрешности воли во Христе делали вывод и о «миа энергиа», и об «эн телима», но уже в сознательном восточном онтологическом смысле.

    И Хефеле (в Konziliengeschichte), менявший свое мнение о степени виновности папы Гонория, и его французский переводчик и переиздатель Leclercq все-таки признают, что Гонорий был и плохим богословом. И если он так поступил из «икономии», то был столь же плохим политиком: он не знал и не понимал Востока, не различал качеств лиц Сергия и Софрония. Не понимал, с каким делом он соприкасается и какую поддержку дает еретикам. Где же тогда его «дар infallibilitatis»?

    Ответом на мнимый «бунт» патриарха Софрония, после «счастливой» для Ираклия поддержки папы Гонория, в Константинополе родился замысел издать императорский декрет о вере (!) под заглавием «EkqesiV thV pistewV» («Изложение веры»). Он был заготовлен патриархом Сергием еще в 634 г., но опубликован теперь только, осенью 638 г., из-за задержки императора Ираклия на новом арабском фронте в Сирии. Эктезис изложен в форме символа веры. В нем: а) запрещаются оба выражения — и «миа энергиа», и «дио энергие» под предлогом, что оба таят в себе еретический смысл, б) предлагается формула «эн телима». Как это толкуется? Какое это единство? Ответ: enwsiV kata sunqesin без sugcusiV и diairesiV.

    «Бог-Слово — это одна ипостась, одно лицо. Потому и не прирастает к Св. Троице через Иисуса Христа никакого нового, четвертого лица. Не иной творит чудеса, и не иной страдает.

    Хотя некоторые отцы и употребляли выражение «миа энергиа», но оно оскорбляет слух многих, ибо думают, что этим отрицаются две природы.

    С другой стороны, некоторых соблазняет и «дио энергие», ибо его нет ни у одного из святых отцов и оно ведет к мысли о двух противоположных волях, что есть нечестие Нестория.

    Не разделяя этого, мы исповедуем, что есть только одна воля Господа Нашего Иисуса Христа, Истинного Бога, ибо ни одно мгновение Его плоть, одушевленная душою разумною, не отдаляется от Бога-Слова, ипостасно соединенного с ней, и что она не действовала по собственному почину (ormh) и в противность воле Слова, но только тогда и так, как хотел Бог-Слово».

    Все это повторение мыслей патриарха Сергия в его письме к папе Гонорию, направленном против синодики патриарха Софрония. Надо было, однако, для принятия этого монофелитского акта обеспечить согласие патриархов. Софроний Иерусалимский к 637 г. был отрезан арабской осадой Иерусалима и вскоре умер. Его место занял Сергий Яффский, примкнувший к монофелитам. На Антиохийскую кафедру, отрезанную в 638 г. взятием Антиохии арабами, Сергий в Константинополе поставил Македония, и тот, конечно, принял эктезис. Осенью 638 г. Сергий на своем синоде принял эктезис с угрозами всем несогласным. Кир в Александрии приемлет эктезис с восторгом и воспевает гимны благодарности Богу за столь мудрого императора. Сергий умирает 9 декабря 638 г. Его преемник Пирр, убежденный монофелит, в январе 639 г. снова собирает собор, принимает эктезис и берет подписи у всех епископов.

    Когда эктезис дошел до Рима, папа Гонорий уже умер — 12 октября 638 г. Избрание преемника ему, Северина, произошло быстро. Императорский экзарх в Италии не успел произвести нужное давление, чтобы обусловить избрание папы подписанием эктезиса. Но с целью нажима он захватил папский Латеранский дворец. Между тем римские клирики отправили в Константинополь апокрисиариев для императорского утверждения избранного папы Северина. Их в пути задержали и понуждали подписать эктезис. Послы отказались по отсутствию у них полномочий на это и обещали представить эктезис на суд папы. Ираклий утвердил избранного папу, и в мае 640 г. послы были отпущены к себе в Рим. Однако в Риме Северин воспротивился принятию эктезиса и предполагал соборно отвергнуть его. Но умер 9 августа того же года. А его преемник (с 24 декабря 640 г.) Иоанн IV немедля это сделал. Император Ираклий, узнав об отвержении эктезиса в Риме, писал Иоанну IV, что эктезис не его дело, а дело патриарха Сергия, теперь уже умершего. Как видно, Ираклий решил отказаться от активных действий в пользу ереси. Он впал в тяжкую предсмертную болезнь водянки и мочевого пузыря. Общественное мнение считало это наказанием Божиим за его беззаконный брак с племянницей Мартиной. Вскоре Ираклий скончался, сознавая, что звезда его славы как молниеносного победителя Персии, нового Александра Македонского катастрофически сошла на нет с появлением самого страшного бича для христиан во всей истории церкви, а именно ислама.

    Родившийся в Мекке около 570 г. Мухаммед был до 40 лет, до 610 г., торговцем, сделавшим, правда, много путешествий по своей разноплеменной и разноверной Аравии, а также по Палестине и Сирии, где наблюдал лично борьбу греков с персами. Сначала он был приказчиком своей богатой родственницы-вдовы, затем ее мужем. Мухаммед страдал падучей болезнью и обладал визионерской способностью. Жена сначала стыдилась этого, а затем поддалась вере некоторых друзей Мухаммеда в то, что ему действительно является архангел Джебраил (Гавриил) и сообщает откровения. Мухаммед знал Священное Писание иудеев и христиан и признавал всех патриархов и пророков, и особенно Христа, подлинными посланниками Божиими. Но считал таким же посланником и себя самого.

    Аравия созревала для некоторого религиозно-творческого синтеза. Тут существовала давняя смесь народов и религий. Все еретики, иудейские, христианские, персидские, египетские, убегали в Аравию и селились там. Ждали только какого-то толчка.

    В 622 г. из Мекки в Медину (Ятриб) прибыл со своими уже 70 учениками Мухаммед, превратившийся из купца в пророка. Он поднял знамя борьбы с идолами, и в частности с поклонением священным камням святилища Кааба в Мекке. Он проповедовал строгий монотеизм. Его лозунг — «нет Бога, кроме Бога,— ля илля — иль — Алля». Племя кораис, так называемые курейшиты, окружили Мекку и изгнали нового проповедника. Он нашел опору в соседней Медине, где издавна жила большая колония иудеев. Они вроде бы не враждовали с новыми сознательными монотеистами, но дружба с ними не могла сложиться. Всякую новизну они исключали. Однако широкие арабские массы начали откликаться на новое религиозное движение и слагаться в могучую арабскую силу. Чернь фанатически окружила Мухаммеда и дала ему твердую власть над Мединой. Жители пустыни, бедуины, громившие и прежде караваны купцов и паломников, стали громить их «идейно» как неверных. «Победители» начали увлекаться захватом территорий и создали завоевательное движение. Захватив юг Аравии — Геджас, они дошли до центра, до Неджеда. Воины превратились в миссионеров. За это миссионерское завоевание они получали от своего вождя пророка особое благословение и обетование райских благ. Их военный подвиг заключался в уничтожении идолопоклонства и многобожничества. В число многобожников попали и иудеи и христиане. Периферический успех завоевательного движения произвел гнетущее впечатление и на сопротивлявшийся первоначально центр — на курейшитскую Мекку. В 630 г. она сдалась Мухаммеду. Он истолковал чтимую группу камней не идолами, как было в первый момент движения, а как бы достопочтенным созданием святых праотцов патриархов, Авраама и его сына Измаила. И камни, как были до Мухаммеда, так и до наших дней остались живой святыней «неидолопоклоннического» ислама.

    До своей смерти в 632 г. Мухаммед своими успехами не выходил за пределы родного арабского полуострова. Новые завоеватели едва начали приходить в соприкосновение и сталкиваться с обитателями южной границы византийской Сирии. В 629 г., в сентябре, в тот момент, когда Ираклий — победитель персов — торжественно входил в Иерусалим с древом Креста Господня, к югу от Мервого моря на византийской границе, в Мутахе происходило военное столкновение новых религиозных завоевателей со своими племенными сородичами, сирийскими арабами-христианами. На этот раз мусульмане были отбиты. Но Мухаммед все-таки прислал к Ираклию посольство с предложением принять ислам.

    Преемником Мухаммеда был старый Абу-Бекр со званием халифа-наместника (632—634 гг.). Он укротил начавшуюся реакцию арабского язычества и успехами своего военачальника Халид-ель-Валида и своей «мудростью» снова поднял престиж объединительного для всех арабов и вместе завоевательного движения. Арабы пограничных частей Персии и византийской Сирии и даже христиане начали заражаться арабским национальным энтузиазмом и вносить разложение в эту окраинную часть Византийской империи. С самого начала 634 г. Палестина с юга- стала наводняться арабами-мусульманами. Новопоставленный патриарх Софроний уже не мог в день Рождества 634 г. выйти из Иерусалима с паломниками в Вифлеем.

    Ираклий с остатками военной силы был на севере Сирии. Но после изнурительной войны с Персией, на которую он истратил даже все ценности церквей (с обещанием их восстановить), он не имел средств на армию. Тяжелые налоги и без того ожесточали население. Но из последних сил Ираклий через два года сколотил кое-какую армию и заставил арабов отойти от Дамаска и Эмессы на юг, за Мертвое море. На большее у византийцев сил уже не хватило.

    Наступил исторический конец великой эпохи, начавшейся завоеваниями Александра Македонского. После 1000 лет эллинизма и 700 лет господства римского орла началось великое отступление европейской культуры из этих пределов!..

    При втором халифе — Омаре (634—644 гг.) Дамаск, а затем в 638 г. и Иерусалим были взяты. Патриарху Софронию пришлось быть печальным посредником при сдаче святого города. Патриарх Софроний вышел парламентером в лагерь арабов и сказал, что город будет сдан только самому халифу. На это Омар откликнулся, прибыл из Медины, и патриарх заключил с ним следующий договор:

    «Во имя Бога премилосердного Омар — обитателям Элии. Они будут находиться под охраной и сохранять свою жизнь и имение.

    Их храмы не будут разрушены и будут предоставлены им в пользование. Но вход в храмы для мусульман не возбранен и днем и ночью. И двери открыты для проходящих.

    Воздвигать крест над храмом не позволено, а также и звонить в колокола. Пусть довольствуются билом. Пусть не строят новых храмов ни в городе, ни в окрестностях.

    Мусульманскому страннику пусть дают в своем городе даром ночлег и прокормление в течение трех суток.

    Дети христиан не обязаны изучать Коран, но пусть не проповедуют открыто своей веры мусульманам, пусть никого не привлекают к ней, но пусть не мешают своим родственникам принимать ислам.

    Пусть не выносят на улицу ни своих крестов, ни своих священных книг.

    Пусть уважают мусульман и уступают им место, когда те пожелают сесть.

    Пусть не одеваются, как мусульмане, и не покрывают своей головы, как правоверные.

    Пусть не говорят тем же языком, не называются теми же именами, не имеют на своих печатях арабских надписей. Пусть не ездят верхом в седлах, не носят никакого оружия, не берут мусульманина в услужение.

    Пусть платят исправно подать, признают халифа своим самодержцем и ни прямо, ни косвенно не вредят его служению».

    При въезде в город Омар удивил своей бедуинской простотой. На верблюде, в шерстяной верблюжьей одежде, с мешком, наполненным финиками. Омар на месте Соломонова храма-воздвиг мечеть, впоследствии роскошно и стильно украшенную. Это мечеть Омара, стоящая и до сего дня.

    Историки ставят вопрос: почему Софроний, по-видимому, легко признал Омара своим самодержцем. Излишний вопрос, раз вы завоеваны. Но некоторое объяснение легкости признания можно искать и в отходе от еретичества Ираклия и в сознании известной почетности для иерархии выступать в роли узаконенного национального представительства в исламском государстве.

    Другие сирийские города с легкостью сдавались арабам и охотно заключали договоры, чтобы избежать грабежа и разорении, и, надо сказать, без особого сожаления о византийской власти. Так же неожиданно для себя сокрушились в это время под ударом арабов и персы. Арабы пришли в столицу Ктезифон (древний Вавилон) и упразднили персидское владычество, длившееся свыше 1000 лет со времен Кира, г. е. с 539 г. до н. э.

    Так как арабы по завоевании не обращали насильно в свою мусульманскую веру, а только косвенно соблазняли слабых людей привилегиями, данными мусульманам, то и византийские подданные, особенно всякого рода неортодоксальные диссиденты, жившие под давлением религиозных ограничений, охотно встречали мусульман. Яковитский летописец Михаил Сириянин отмечает гонение со стороны греков: «Вот за это Бог отмщении, видя злобу ромеев, которые повсюду, где властвовали, жестоко грабили церкви и монастыри и нас судили без милости, привел с юга сынов Исмаила, чтобы нас через них освободить».

    В Египет в 639 г. пришла очень небольшая армия арабов, но под Гелиополисом (около нынешнего Каира) разбила греков и осадила крепость, называвшуюся Вавилон. Это часть нынешнего Старого Каира. Копты были заподозрены в измене, и греки, покидая крепость, многим коптам отсекли руки. Арабы подошли к Александрии. Патриарх Кир реалистически советовал мировую сделку с арабами. За это он впал в немилость Ираклия и даже брошен был в тюрьму. Но сам Ираклий вскоре скончался (11 февраля 641 г.).

    Ираклий завещал перед смертью свою власть двоим своим сыновьям. Старшему, от первого брака, 27-летнему Константину и младшему, от Мартины, Ираклиону, 18 лет^[10]. Но честолюбивая Мартина не хотела остаться совсем без роли и явилась сначала одна на ипподроме перед народом. Но против нее было (из-за брака) всегда предубеждение. А теперь, может быть, прибавилось нерасположение православных из-за монофелитства. Возбудителями недовольства были акимиты. Из толпы послышались крики: «А где наши василевсы Константин и Ираклона? Разве женщина будет принимать посланников? Разве женщина пойдет на войну? Не дай Бог нам иметь правительство, над которым засмеются персы!» Мартина стушевалась, и воцарились братья. Константин умер через сто три дня, 25 мая 641 г., Мартина тут была ни при чем. Но ее заподозрили в отравлении Константина. Опасались, что она изведет и двух маленьких сыновей Константина. Старший наследник тоже носил имя Константин, но за малолетством и в просторечии прозывался еще Конста^[11]. Мартине пришлось давать клятву перед крестом в Св. Софии, что она не будет вредить детям своего пасынка. Мартина даже короновала Консту, но смута не успокаивалась. Патриарху Пирру, приверженцу Мартины, пришлось бежать в Карфагенскую Африку, письменно отрекшись от патриаршества, с клятвой пред престолом в Св. Софии. В Африку в эти годы собралось большое количество греческих беженцев, покидавших восточные окраины под давлением персидского и арабского нашествий. В бывшей Карфагенской Африке существовала какая-то «материальная база» для жизни и деятельности разных кругов византийского общества. Наместники Византии чувствовали себя там довольно автономными и даже соблазнялись на сепаратистские авантюры.

    Сенат (синклит), обеспечивая твердость наследственного преемства императорской власти, пришел к решению устранить полностью с этой дороги и Ираклону, и Мартину. Жестокая древность была слишком прямолинейна. Мало того что мать и сына послали в безвестную ссылку, но еще изуродовали их. Мартине отрезали язык, а Ираклоне — нос. Конста был провозглашен единодержавным императором и процарствовал до своей смерти в 668 г.

    Положение в Египте. Бесполезным и безумным предсмертным актом Ираклия было заключение несчастного патриарха Кира в темницу. Новой властью, т. е. Мартиной и Ираклоной, Кир был освобожден и помилован. Они уже понимали, что не вина Кира — неизбежное падение Египта. Кир советовал заблаговременно сговориться с арабами, чтобы эвакуация Египта не была столь убыточной. Теперь Константинополь с грустью, но мужественно подписал (8 ноября 641 г.) договор о сдаче всего Египта в течение 11 месяцев перемирия. Арабы обязались уважать христианские церкви и не вмешиваться в религиозные дела.

    Так кончилось 1000-летнее господство греков в Египте. Сам Кир умер 21 марта 642 г. Ему византийцы выбрали в преемники Петра, но уже должны были вывезти вместе с собой этого последнего «мелкитского» патриарха.

    А коптский монофизитский патриарх Вениамин тотчас же был вызван завоевателями из пустыни и с привилегиями водворен в Александрии на место изгнанных «мелкитов». Но Вениамину пришлось созерцать печальную сторону этой «победы». Коптская народная масса, претерпевшая от греков гонения и даже мученичества за отрицание богословия папы Льва и Халкидонского собора, многими тысячами повалила в ислам и этим вскрыла внутреннюю подоплеку своего упорного сопротивления византийской ортодоксии. Ислам избавлял этих коптов от особых податей и льстил надеждой зажить с комфортом якобы в своем национальном государстве. «Плоть и кровь» сильнее веры как интереса только духовного. Ни копты, ни сирийцы в христианстве не были прямыми политическими врагами Византии. Они просто не хотели ничем жертвовать для защиты византийской власти. Если бы византийское правительство их не притесняло, то у них не было бы и мотива предпочитать новое арабское иго старому греческому. Так, идея религиозной монолитности, обязательная для pistoV basileuV, не могла создать более глубокой культурной и политической ассимиляции иноплеменников. А до идеи веротерпимости тогда еще человечество не дожило.

    Для чего теперь византийскому правительству «игра» в «монофелитство»? Это ухищрение потеряло живой смысл. Началось отступление от навязанного самим себе «Эктезиса»...

    А Рим, как ему и было свойственно, не вдаваясь в метафизические тонкости, снова выходит на свойственный ему путь традиционного консерватизма. Рим противится хитрым выдумкам византийской религиозной политики и являет собою пример и опору для сохранения вселенского православия.

    Ираклий, на смертном одре видя крушение империи на Востоке и бесплодность монофелитской политики, как мы уже говорили, утвердил папу Иоанна IV и даже в письме к нему отрекся от своего авторства «Эктезиса». Иоанн IV, как секретарь Гонория, был сам невинен в ошибке Гонория. Но скоро ее заметил и еще при его жизни явно пошел по пути исправления. Существует второе письмо Гонория, уже смягчающее ошибки первого.

    В актах 13-го заседания VI Вселенского собора сохранились два отрывка из писем папы Гонория. Одно из них адресовано Киру Александрийскому, а другое — патриарху Сергию. Писаны они, видимо, после получения синодики Софрония и в смущенных поисках уступок и успокоения. Гонорий пишет Сергию, что он уже и Софронию, и Киру рекомендовал, а теперь рекомендует и Сергию не говорить ни об одной, ни о двух энергиях, а рекомендует заменять этот вопрос усиленным подчеркиванием нашей веры в то, что «Один и Тот же Иисус Христос действует в двух природах energousaV kai praktikaV», что «обе природы в Лице Единого Сына Божия соединены без смешения или разделения или превращения, energousaV ta idia» (тактика «Эктезиса»).

    Как и в первом письме, здесь действия и воля все еще производятся от «лица», а не от «естества». Но мысль автора устремляется к правильному производству их от «естества», т. е. природы. Очевидно, под влиянием синодики Софрония римляне начали понимать метафизическую (онтологическую) ценность формул папы Льва: agit utraque forma cum alterius communione, quod proprium est.

    Вместо polutropwV energei I письма здесь отчетливое ta idia.

    В отрывке II письма уже нет en qelhma. Но, вопреки правильному ta idia, по-прежнему запрещено выражение «две энергии». Значит, мысль папы не постигла еще, что из «ta idia» неизбежно вытекают и две воли.

    Если это была работа мысли Иоанна IV во время его секретарства, то вскоре, когда он стал папой, он до конца понял православную точку зрения. Когда Пирр, покинутый Ираклием, стал настойчиво распространять по Востоку «Эктезис» как свое дело, ссылаясь на Гонория, Иоанн IV написал в 641 г. преемнику Ираклия Константину «Apologiam pro Honorio papa», в которой ищет всяких объяснений и извинений Гонорию (в сущности, и себе самому), что Пиррова точка зрения совсем чужда папе, «quod, a mente catholici patris erat penitus alienum».

    Гонория защищал и другой участник составления его письма к Сергию, римский аббат Иоанн Симпон. Именно он писал как для Гонория, так теперь и для Иоанна IV эту «Апологию Гонория» перед императором Константином. Он упирает на моральный смысл выражения «единая воля», ибо Гонорию казалось, что Сергий сообщает ему о тех, кто учит о двух противоборствующих волях. И вот будто бы против них и нужно было утвердить отсутствие этого противоборства. Это нам пояснил преподобный Максим Исповедник в его споре с Пирром. А именно, что Иоанн Симпон так истолковал выражение «единая воля» в письме Гонория. Против учащих о двух противоборствующих волях римляне выдвигали мысль об единой человеческой воле во Христе. Ибо после грехопадения в обыкновенной человеческой природе две противоположные воли — плотская и духовная. И это в этическом, а не в физическом смысле. Но в человеческой воле Иисуса Христа этого двойства не было. У Него — одна человеческая воля. Почему же в таком случае не сделано было оговорки, что дело идет именно об одной моральной воле в человечестве Христа? А потому будто бы, что: 1) Гонорий отвечал только на то, о чем спрашивал Сергий; 2) римляне будто бы говорили по обычаю Священного Писания, которое говорит раздельно то о Божестве, то о человечестве Христа. Явно, что такое толкование натянуто, искусственно. И надо предпочесть первое общее толкование, т. е неосмотрительное принятие папой Гонорием Сергиева выражения «единая эйергия и единая воля» в смысле единства морального, с добавлением мысли, что и в человеческой природе Иисуса Христа не было греховного раздвоения. Как бы то ни было, даже все новейшие объективные римско-католические историки церкви и догматов признают, что папа Гонорий ошибался, что он своей ошибкой поддержал еретиков на Востоке, но что он в мысли был православен. Новейший французский коллективный труд «История Церкви» (под ред. Flich et Martin) совсем не пытается защищать Гонория и только не без удивления замечает, что осуждение Гонория на VI Вселенском соборе никем решительно, даже и легатами папы, не было опротестовано. Конечно, папу Гонория нельзя ставить на одну линию с активными и сознательными еретиками Сергием и Пирром, но объективно он поддержал ересь, и VI Вселенский собор должен был за это его осудить.

    Папа Иоанн IV был прав в своей апологии Гонория в том смысле, что Запад толковал Гонория православно, а монофелитство осуждал. С нашей точки зрения, это значит, что «соборность» западного православия была надежнее папских кабинетных мнений. В Галлию в это время попал какой-то грек с Востока и здесь в Autun проповедовал монофелитство. St. Ouen, епископ Руанский, исходатайствовал у короля Хлодвига II разрешение собрать против него собор в Орлеане (638—639 гг.). Еретик очень искусно единолично защищался, но был побежден епископом Сальвием, к радости всех собравшихся. Собор опубликовал осуждение еретика, после чего тот был изгнан из Галлии.

    И Италия, и Африка держались тех же противоконстантинопольских православных настроений.

    По смерти папы Иоанна (642 г.) его преемник Теодор повел также твердую православную линию против коварного Константинополя. На окружное соборное послание преемника Пирра в Константинополе — Павла папа Теодор отвечал анафематствованием «Эктезиса» и выражал недоумение Павлу, почему у них в Константинополе этот акт еще расклеен по стенам, болтается по площадям и молча как бы признается? Почему греческие епископы продолжают величать Пирра «святейшим», как будто бы он и не отрекался от престола? Папа, со своей стороны, посылая к Павлу двух апокрисиариев, предлагает собрать собор и осудить Пирра как еретика. Папа Теодор подозревал, в чем дело: Павел тоже был тайный монофелит.

    Другое письмо такого же содержания папа Теодор отправил Константинопольскому клиру и греческим епископам, прося осудить Пирра и «все, что он сделал против Халкидонского собора». Так всегда понималось монофелитство на Западе, упорно защищавшем Халкидонский собор как дело папы Льва Великого.

    В ответ на призыв папы митрополит острова Кипр Сергий собрал собор 29.V 643 г., который выразил солидарность с римским православием, подчеркивая согласие со словами папы Льва «agit utraque forma...» и заявляя готовность умереть за православие; надо уничтожить все, что противно Халкидонскому собору. Сергий сообщает, что его предшественник Аркадий молчал, ожидая исправления заблуждения. Но теперь Сергий уже не питает этих иллюзий.

    С этого времени выступает на сцену героический борец против монофелитства, около которого на некоторый срок сосредоточивается вся борьба.

    Он родился около 580 г. в одной из аристократических семей Константинополя. Был образованным юристом и состоял на службе при самом императоре Ираклии. Затем с 630 г. жил в Константинопольском монастыре Bassai в Хрисополе (Скутари). Около 633 г., когда Софроний поднял борьбу против Кира Александрийского, Максим его поддерживал. Но почему-то в эпоху появления «Эктезиса» мы не слышим его голоса в Константинополе. Сергию на запрос о предполагаемом издании «Эктезиса» Максим ответил смиренно-монашеским почтительным письмом, ссылаясь на свою некомпетентность, но указывая на ряд трудностей, связанных с «миа энергиа». Казалось, он не будет страстным борцом против монофелитства. Но вот что-то переменилось и в его внешней и внутренней жизни. Около 640 г. множество христиан с Востока и даже из Египта убежало от нашествия арабов в Западную Африку и Максим оказывается там же в качестве беженца.

    Беженцы из Сирии, Египта и Ливии в Карфагенскую Африку были настроены антиварварски, антимухаммедански, но среди них имелось множество монофизитов. На новом месте монофизиты увлеклись пропагандой своей ереси, организовали свои монастыри, начали перекрещивания и т. д. Государственная власть вынуждена была вмешаться и наказывала обращенцев- монахов отбиранием у них монастырских имуществ. Господствующее церковное мнение (и низов, и епископата) здесь было дружественно церковному Риму и осуждало еретичество Востока и еретичество константинопольских императоров. Императорский экзарх Григорий, сын Никиты, двоюродного брата Ираклия, держался этого православного направления. Может быть, он даже рассчитывал свергнуть слабых сыновей Ираклия. Максим, попавший в эту среду, был принят ею чрезвычайно дружественно. Он вскоре стал ее кумиром и оракулом. Его жизнеописатель говорит, что его философский ум и ораторский талант покорили всех: «Не только клирики и епископы, но и народ и власть смотрели ему в рот и тянулись к святому, как железо к магниту, или как мореплаватели увлекались песнями сирен, так и они его речами». Когда здесь очутился и Пирр, он попробовал сговориться с Максимом. Но Максим не склонен был ни к какой «политике». Тогда Пирр почувствовал, что ему как только «политику» здесь надо приспособиться к совершенно противоположному фронту. Он, вероятно, испугался, что Григорий отсюда придет на константинопольский императорский трон. Пирр охотно согласился выступить публично на богословском диспуте с Максимом и, видимо, заранее готов был разыграть роль не только побежденного (что, вероятно, он считал неизбежным), но и переубежденного, чтобы быть принятым всей этой «римской» средой. В просторечии эта хитрость называется «игрой в поддавки».

    Диспут в июле 645 г. состоялся, по-видимому, в Карфагене, в присутствии экзарха Григория, многих епископов и представителей власти и общества. Точный протокол этого интересного диспута сохранился до нас в собрании сочинений Максима Исповедника, и у Манси, и у Барония. Экстракт его имеется и в лекциях Болотова. Мы не будем пересказывать этот интересный для истории догматов и богословия материал. В нем и Пирр выступает во всеоружии образованного богослова. Но и св. Максим над ним возвышается прямо великаном диалектики, а греческое мышление и греческий философский язык блещут своим превосходством над деревянностью мысли и языка латинских. Явно, что весь спор чужд духу и интересу латинства.

    В заключение спора Пирр соглашается анафематствовать свое заблуждение и отправляется с Максимом в Рим, чтобы «поклониться гробницам апостолов и папе» и вручить последнему свое письменное отречение от ереси. В Риме он присоединен был к церкви папой Теодором в торжественном собрании клира и народа. В своем исповедании Пирр отрекся от всех аргументов, и своих, и патриарха Сергия, и был опять признан папой Теодором в правах патриарха. Папа еще раньше писал патриарху Павлу, поставленному вместо Пирра, что отречение Пирра от константинопольской кафедры было следствием политического давления на него, а не вызывалось каноническими причинами. Теперь, с отречением от ереси, каноническая причина вообще устранялась. Сделано было это не без расчета морально нажать на Павла, монофелитство которого становилось все более очевидным из его неотречения от «Эктезиса». Наоборот, отречение Пирра произвело общую сенсацию в Италии и в Африке. Ряд Африканских соборов (в Нумидии, Бизацене, Мавритании и Проконсульской части (Карфаген)) вынесли постановления об уничтожении «Эктезиса» и писали о том папе, императору в Константинополь и патриарху Павлу.

    Но эти искренние для Запада постановления попали в Константинополе в самую неблагоприятную в политическом отношении атмосферу обоснованного подозрения против Африки. Игравший на православии Африки экзарх Григорий действительно замышлял восстание против императора Констанса II. И всех епископов, с их нападением на «Эктезис», и папу, с его восстановлением Пирра в правах патриарха, подозревали в сознательном соучастии в плане свержения государственной и церковной властей в Константинополе и замене их Григорием и Пирром. Что касается Григория, то он действительно в 646 г. счел момент удобным для того, чтобы провозгласить свое восстание и объявить себя императором. Еще памятен был успех Ираклия 36 лет тому назад. Пирр уже мечтал, как он будет короновать в Св. Софии Григория, как вдруг этот карточный домик разлетелся в прах. Арабы двинулись из Египта на Бизацену, и в битве при Суфетула Григорий был не только разбит, но и убит. Арабы взяли тяжелую дань за уход из Бизацены. Приближался и здесь конец Римской Африке!

    Циничный древневосточный «политик» Пирр, увидев свою мечту разрушенной, тотчас же убежал из Рима в Равенну к византийскому экзарху Платону. Там он снова принял «веру» своего василевса и отправился в Константинополь. Возмущенный папа Теодор собрал против него в Риме собор и произнес анафему, подписав ее святой кровию из евхаристической чаши. Это известие хрониста Феофана не нравится новым католическим историкам, но их папские легаты то же самое делали и впоследствии в Константинополе, осуждая патриарха Фотия. Конечно, это грубое суеверие. Суеверие живет в тесном психологическом соседстве с подлинной верой.

    Папа тогда потребовал от патриарха Павла определенного ответа по вопросу о вере. Ответ Павла был таков, что папа счел нужным провозгласить низложение Павла. Павел в ответ на это наложил интердикт на церковь св. Плакиды во дворце папских послов в Константинополе. Патриарх Павел, видя, что прямая проповедь «миа энергиа» и «эн телима» производит смуты, посоветовал императору Консте издать уже прямо декрет (а не соборное постановление, каковым был «Эктезис») с полицейским приказом прекратить спорить о том и другом выражении, что и было сделано в 648 г. ... Это так называемый tupoV peri pistewV. То есть Павел повторил опыт Энотикона после опыта Энкиклиона Василиска. В Типосе предписывалось «ни порицать, ни осуждать никого за учение в прошлом об одной воле и одной энергии, ни за учение о двух волях и двух энергиях». Приказывалось, чтобы во имя мира в церкви «документы, трактующие этот вопрос и с давнего времени вывешенные в притворе великой церкви (разумеется, «Эктезис»), были убраны». За неповиновение, кроме наказаний церковных, налагались и наказания от императора: лишение должностей, имущества, а для низших — битье и ссылка. Казалось бы, наивно повторять ни разу не удававшийся со времени арианства опыт насильственной остановки догматического движения. Но вот снова это оскорбление православного диофелитства, поставленного здесь на одну линию под запрещение вместе с ересью монофелитства. Очевидно, как и ранее, эта мера не могла иметь успеха, несмотря на действительное применение репрессивных мер молодым Констой, вообразившим, что он сделает то, чего не достигла мудрость его праотцев.

    Папа Теодор умер, не узнав о Типосе. На его место избран был Мартин, бывший апокрисиарием в Константинополе. Человек выдающийся и своей внешностью, и своими знаниями в спорном вопросе. В это время, после папы Иоанна IV, римский клир старался избегать представления пап на утверждение еретичествовавших императоров. По-видимому, не представлен был и новоизбранный Мартин. Впоследствии его греки обвиняли в том, что он irregulariter et sine lege episcopatum subrapuisse.

    Первым своим делом Мартин признал необходимость соборно отвергнуть Типос. Он открыл собор 5 октября 649 г. в константиновской базилике Спасителя в Латеране. Собор имел пять заседаний до 31 октября 649 г. Собрано было много епископов, до 500 человек, из Италии, Сицилии, Сардинии, Африки. Был представитель Востока в лице Палестинского епископа Стефана Дорийского (сирская Дура), присланного в Рим еще Софронием. Составился собор, приближающийся по авторитету ко вселенскому. После речи папы, изложившего историю вопроса, прочитаны были документы, исходившие от архиепископа Равенны, от епископов и монахов Палестины, от архиепископа Кипрского Сергия и от соборов африканских. Затем прочитаны и еретические документы: «Эктезис», Типос, заявления Кира, Сергия, Пирра, Павла; затем догматические определения пяти вселенских соборов и цитаты из отцов церкви. К пересказу постановления Халкидонского собора сделано такое добавление: et duas Ejusdem sicuti naturas unitas inconfuse, ita et duas naturales voluntates, divinam et humanam et duas naturales operationes, divinam et humanam in approbatione perfecta et indiminuta Eumdem Veraciter esse perfectum Deum et hominem perfectum (uovnt; Si^a TT)(; aaap-rion;) Eumdem atque unum Dominum nostrum et Deum Jesum Christum, utpote volentem et operantem divine et humane nostram salutem.

    Затем в 20 канонах-анафематизмах осуждается все монофелитское учение детально. В сопровождении энциклики акты были опубликованы, посланы церквам и императору Констансу II, но не патриарху Павлу, ибо он еще раньше был папой низложен. На энциклику папы откликнулся утвердительно не только Запад, но отчасти и Восток.

    Но двор решил подавить православную оппозицию Типосу. Еще не разъехался Латеранский собор, как из Константинополя прибыл новый экзарх Олимпий с жесткими полномочиями против папы. Он должен был потребовать принятия Типоса всем епископатом, клиром, знатью и местными войсками. Но никто на это не пошел, и Олимпию пришлось думать о прямом насилии. Есть рассказ, будто Олимпий поручил одному своему свитскому офицеру убить папу, подойдя к святой Чаше. Liber Pontificalis рассказывает, что злоумышленник ослеп в момент приближения к Чаше и не мог разглядеть ничего. Это поразило Олимпия и побудило его примириться с папой и даже открыть папе замысел византийского двора. Оценив положение и настроение местного гарнизона, Олимпий пошел было по пути африканского Григория, начал думать о восстании против Константинополя. Однако был убит в стычке с арабами (сарацинами) или умер от эпидемии в этом походе. Вся эта политическая авантюра и измена Олимпия вменена была Константинопольским двором в вину папе Мартину. Якобы папа знал о заговоре и не удержал Олимпия. Для Константинополя это было лучшим способом отделаться от сильного религиозного противника под предлогом политического преступления. На место Олимпия Константинополь назначает старого экзарха Италии Феодора Каллиопу (653 г.) с очень воинственным окружением. Прибывшие военные были настроены возбужденно. Им внушили, будто в Латеранском дворце против них заготовлено оружие и груды камней. Каллиопа направил военных произвести обыск и назначил папе день своего собственного визита к нему. Папа уже несколько месяцев лежал в подагре. Опасаясь всего худого, он заранее велел перенести себя в постели к престолу в домовой Латеранской церкви.

    Церковь наполнилась буйно настроенными вооруженными людьми. Окружавшему папу клиру прочитан был указ императора, объявлявший папу незаконно поставленным, а потому и низложенным. Заключалось все требованием — доставить папу в Константинополь. Попутно на словах прибавлялись разные обвинения, и религиозные, и политические, будто папа неправославно учил о Богородице или что он посылал деньги сарацинам. Явно было решение Константинополя оклеветать и загубить папу. Так как многие клирики выразили желание не покидать папу, то Каллиопа лживо пообещал взять их в путешествие вместе с папой. А народу, который выкликал анафему против обвинителей папы Мартина, Каллиопа счел нужным сам лично объяснить, что дело идет совсем не о вопросах веры, что между римлянами и греками нет никаких различий в вере.

    Однако папа перевезен был в резиденцию экзарха, в Палатинский дворец. Оттуда через день, ночью, взяли его одного с семью служителями, тайком погрузили на судно на Тибре и вывезли в море, где пересадили на морской корабль. Ворота города были заперты, чтобы никто из клириков папы не мог последовать за ним. В пути стража обращалась с бедным больным старцем, как с политическим преступником. Не позволяли сходить на берег, принимать милостыню от сердобольных людей. Охранники варварски вырывали приносимую провизию и издевательски съедали ее на глазах папы. Народ отгоняли от «политического преступника». Через три месяца плаванья пристали к острову Наксосу (в Архипелаге), где оставили папу на целый год под арестом. Высадили его на берег и поместили в гостинице, без всяких удобств и с физическими лишениями. За все время дали узнику только два-три раза помыться. Наконец в сентябре 654 г. привезли его в Константинополь. Высадили лежащего на постели папу на берег и натравили толпу издеваться над «политическим преступником», не открывая секрета, что это за личность. Лишь под вечер привезли папу в тюрьму «Прандеария», где и продержали 93 дня, утаивая от тюремщиков его имя, чтобы не изменить в лучшую сторону отношения толпы.

    Здесь 47 дней ему не давали воды, чтобы умыться, скверно его питали, а он страдал катаром кишечника.- Истощили старца до крайности. Наконец 19 декабря 654 г. собралось судебное отделение Сената под председательством сакелария Вуколеона. Несчастного узника на носилках принесли в суд. Потребовали стоять перед судом. И так как сам он стоять был не в силах, то два гайдука должны были поднять его и держать стоймя.

    «Скажи, несчастный, какое зло умыслил ты против императора?» — начал допрос председатель. Папа молчал. Выдвинута вереница свидетелей. Это были подчиненные Олимпия и его солдаты. Спасая свои животы, они должны были заслужить прощение за участие в деле Олимпия путем лжесвидетельства против папы. И они старались лгать по подсказке. Папа, слыша все эти гнусности, просил судей не приводить этих свидетелей к присяге, чтобы не отягощать их преступления еще и клятвопреступлением.

    Когда спросили папу Мартина, что он на это скажет, он начал было свою речь: «Когда Типос был опубликован и прислан в Рим...» На этом его оборвал префект Троил: «Ты должен говорить не о вере, а только о бунте и твоем участии в нем. Ты знал, что Олимпий кует оковы против императора, и ты его не остановил. Наоборот, ты был с ним в сговоре».

    «Ну а ты,— ответил папа,— ты помешал Георгию и Валентину восстать против императора?» (Это было восстание в Константинополе, путем которого воцарен был Конста, ныне царствующий.) «Удалось ли вам помешать? Так как же я (безоружный), что мог я сделать против человека, располагавшего всеми сухопутными и морскими силами Италии?» К этому папа добавил: «Прошу вас, Христа ради, сделайте со мной скорее, что вы хотите. Всякая смерть будет для меня благодеянием».

    Это было и простое возражение от здравого смысла, и ядовитая стрела, пущенная в лицемеров. За точный перевод этих язвительных слов папы с латинского председатель суда даже обругал добросовестного переводчика. Он нашел, что судоговорение принимает соблазнительный характер и что на этом моменте выгодно возбудить против Мартина императора. Он прервал заседание и отправился с докладом к василевсу.

    Тем временем папу вынесли на его носилках в атриум, т. е. во дворик судебной палаты, где уже собралась науськанная толпа; отсюда его выставили на особую площадку, специально предназначенную для показа преступников толпе. А напротив с балкона своего дворца император мог видеть эту картину. От него генерал-прокурор Вуколеон вернулся со смертным приговором. Члены синклита — судьи собрались около осужденного мученика. Выступил чиновник с обращением к папе: «Ты боролся с императором — на что ты теперь надеешься? Ты отступил от Бога, и Бог отступил от тебя». И он велел сорвать с папы его патриарший омофор и его черно-белые сапоги, эти приметы его сана. Подавая их градоначальнику (префекту), сказал: «Возьми и разруби их на куски». Затем сорвали с папы его верхнюю священническую одежду, а нижнюю тунику разодрали во многих местах и этим полуобнажили тело папы. Чиновник пригласил толпу анафематствовать преступника. Откликнулись лишь немногие. Народ был удручен и воздыхал от сочувствия страдальцу. Лишь отребье поносило «преступника». С цепью на шее и преднесением меча папу провели по городу на гауптвахту (в преторий) и бросили в камеру с уголовными. Через час увели его в холодную одиночку для смертников (в тюрьму Диомида) уже с такой жестокостью, что поранили ему ноги и залили кровью лестницу тюрьмы. Мартин был полумертвым. Одному клирику папы, однако, разрешено было остаться при нем для услуг, но под надзором специального сторожа, назначенного беречь смертников. Тюремные сторожихи, мать и дочь, когда начальство удалилось, смогли просунуть страдальцу одеяло, чтобы не замерз. Поздним вечером явился посыльный от градоначальника Григория с пищей — выразить надежду, что «даст Бог, папа так не умрет», и приказал снять кандалы с шеи. Папа ничего не сказал, только глубоко вздохнул. Он искренно ничего уже не хотел, кроме мученического конца своих мытарств.

    На другой день василевс был с визитом у болящего патриарха Павла и сообщил ему о суде над папой. Это потрясло Павла, уже помышлявшего о смертном часе. «Увы мне,— воскликнул он,— вот еще вина моя на грядущем суде! Не горе ли, что так обращаются, с первосвятителями!» Павел упрашивал царя, чтобы не причиняли Мартину новых мук. Когда Мартин узнал об этом, он не обрадовался, ибо не видел впереди ничего, кроме тюремных страданий.

    Он был прав — впереди не было просвета. Павел умер. И папа снова был свидетелем человеческой низости. Пирр хлопотал о восстановлении его на месте Павла. Но многие находили слишком циничным, чтобы этот вчерашний «диофелит» с его римским исповеданием в эту минуту вдруг вышел бы сухим из воды. К папе в тюрьму явился чиновник Демосфен с задачей собрать материал о якобы насильственном произнесении Пирром в Риме его диофелитского исповедания. Папа, конечно, сказал, что Пирр явился в Рим по своей доброй воле, что он заявил об искренней перемене его взглядов и потому папа Теодор признал его патриархом, ибо Павел рассматривался Римом как поставленный незаконно. Демосфен допрашивал папу Мартина: не был ли Пирр в Риме закован в цепи? (!) Вот какова была ложь Пирра! Возмущенный Мартин сказал Демосфену: «Да сделайте же со мной наконец то, что вы говорили, изрубите меня в куски, только знайте, что с Константинопольской церковью я в общении не буду!»

    Пирр, конечно, восторжествовал...

    Папа через три месяца тюремного сидения, в марте 655 г., был тайно погружен на судно и увезен в ссылку в наш Крымский Херсонес, где еще прострадал до 16 сентября. Отсюда он написал несколько писем, отразивших его страдания в этом медвежьем уголке византийской державы, среди варварского населения и в лишениях необходимой пищи. Здесь, на перепутье хлебной дороги из Скифии в Грецию, папе не давали хлеба. Он жаловался в письме: «Хлеб известен здесь только по имени... Я удивлялся и удивляюсь безучастию моих друзей и родни. Они забыли о моем несчастии. Кажется, не хотят даже знать, существую ли я еще на свете или нет. Хотя римская церковь и не имеет денег, но она богата, по милости Божией, хлебом, вином и всем нужным для жизни. Очевидно, на людей напал страх, так что они чуждаются даже исполнения заповедей Божиих, страх, где не должно быть никакого страха». Папе действительно было горько, что порыв любви к нему, свидетелем которого он был при первом аресте, совсем исчез. Императорский террор привел всех в оцепенение.

    Мартина огорчало и то, что римские клирики принципиально «предали» его и канонически. Когда он был еще на острове Наксосе, они уже поставили себе 10 августа 654 г. нового папу Евгения, а избрали его еще раньше, принимая во внимание, что эта дата есть дата уже императорского утверждения. Папа Мартин тогда был еще в Константинополе и не подозревал этого. Очевидно, что в империи считалось правилом: кафедра считается вакантной, если ее епископ обвинен государственной властью как политический преступник. И раньше, в арианскую эпоху, вместо сосланного императорским указом папы Ливерия был избран Феликс II, и в эпоху Юстиниана вместо обвиненного в измене Сильверия избран папа Вигилий. Это пример уступчивости церкви перед требованиями государственной власти. Очевидно, и по отношению к Мартину у римского клира власть потребовала того же принятого канонического отношения, вне вопроса о вере. Но в момент избрания Евгения Мартин еще не был формально судим и осужден. Клирики здесь, конечно, смалодушествовали перед полицейским давлением.

    16 сентября 655 г. папа Мартин скончался и погребен в Херсонесской церкви Богородицы Влахернской. Он причислен к лику святых и греческой церковью. Память его как исповедника празднуется 11 апреля и как мученика — 12 ноября.

    В то же время, как Феодор Каллиопа арестовал в Риме папу Мартина, арестован был там также и преподобный Максим со своим учеником по имени Анастасий. Он был простым монахом. Другой ученик Максима, тоже Анастасий, был апокрисиарием папы в Константинополе. Максима и Анастасия при- везли в Константинополь еще задолго до Мартина, в 653 г., и тоже с пристани бросили в тюрьму. Но суд над ними был назначен лишь после увоза папы Мартина в Крым, уже при патриаршестве Пирра. Суд в том же составе под председательством Вуколеона.

    Суд начался с вопроса: «Христианин ли ты?» — «Да, по милости Божией».— «Это неправда, если бы ты был христианином, то не отвергал бы императора». Подразумевается византийский взгляд на каноническую роль императора. И далее предъявлены обвинения, как и папе Мартину, в политическом преступлении, даже в государственной измене: «Это ты предал сарацинам Египет, Александрию, Пентаполь, Триполитанию и Африку». Свидетели утверждали, что Максим не советовал префекту Нумидии Петру сопротивляться арабам, ибо Бог не поможет императору Ираклию за его ересь. Другие свидетельствовали, что папа Теодор поощрял бунт Григория ссылкой на сновидение Максима, которому ангелы сказали: «Григорий — император, победитель!» Максим отверг это, как клевету. Третий свидетель показал, что он в Риме от самого Максима слышал, что тот не признает за императором священнических прав. На вопрос: «Ti oun; ouk esti paV basileuV cristianoV kai iereuV» — Максим отвечал без колебаний: «Ouk estin».

    Что император — не священник, Максим доказывал тем, что при богослужении императоры поминаются после лиц священного сана, во главе мирян. В русской церкви на ектениях императоров поминали раньше священства, так что аргумент Максима не имел бы силы.

    На обвинение, что Максим вел пропаганду оригенизма, Максим просто ответил анафематствованием Оригена, т. е. присоединился к постановлению Константинопольского собора 543 г., бывшего как раз перед V Вселенским собором.

    Максима отвели в тюрьму. В тот же вечер к нему явились два сановника от императора — допрашивать его о споре с Пирром в Африке. Максим, рассказав все, пояснил, что он не может иметь общение с церковью Константинопольской из-за «глав» Кира Александрийского, «Эктезиса» и Типоса. «А как же,— возразили ему,— вот только что вчера прибыли папские апокрисиарии, и они готовы приобщаться с патриархом».

    Увы, это была правда! В это время в Константинополе пресвитер Петр, будущий патриарх, подготовил хитрый план догматического компромисса. Предлагалось принять и одну волю по ипостаси, и два действия по природам, смотря по углу зрения в каждом отдельном случае. Пирр обрадовался этой выдумке! И она (в который раз!) обманула несложные головы апокрисиариев папы. Максим, услышав это, заявил, что апокрисиарии превысили свои полномочия. У них на руках одно письмо к императору, но нет папских писем к патриарху. Действительно, миссия этих апокрисиариев папы Евгения ограничивалась простым донесением об избрании папы и получении формального утверждения со стороны императора. Да и в момент отъезда апокрисиариев из Рима им была еще не известна смерть патриарха Павла и возведение на его место Пирра, и вообще они не имели полномочий входить в общение с патриаршим возглавлением императорской церкви. Преподобного Максима и его учеников, однако, очень поразило это «падение» римских послов, и преподобный Максим молил Бога, чтобы Господь спас веру в Риме и «исполнил свое обещание князь апостолов». Пирр торжествовал и, издеваясь, просил передать Максиму: «Посмотрим, к какой же теперь церкви ты принадлежишь? К Константинополю, Риму, Антиохии, Александрии, Иерусалиму? Все теперь согласны». Вот тут и сказал преподобный Максим те слова, которые мы читаем в его житии: «Аще и вся вселенная начнет причащатися с патриархом, аз не имам причаститися с ним». Это место — излюбленное нашими раскольниками-старообрядцами, начиная с Аввакума.

    Между тем в июле 655 г. Пирр умер и его место занял выдумщик Петр. Он отослал папских апокрисиариев к папе Евгению с письмом, излагающим учение о трех волях, и с синодальным посланием о своем вступлении на патриаршество. В синодике он излагает спорный вопрос очень смутно. Когда папа Евгений во время богослужения в Santa Maria ad praesepe прочитал синодику Петра, народ поднял шум и потребовал, чтобы папа Евгений, не выходя из церкви, осудил это послание. Очевидно, содержание его стало известно из устных сообщений апокрисиариев. Папе пришлось дезавуировать последних. Это видно из дальнейшего поведения римской церкви.

    Летом 655 г. Максима вызвали из тюрьмы с его учениками на новый допрос в присутствии патриархов Петра и Македония Антиохийского. Максиму Троил опять пригрозил смертью, если он не сознается и не заслужит этим милости императора. Максим объявил, что все обвинения против него — клевета, кроме одного, которое он признает истинным: «Я много раз анафематствовал Типос».— «Следовательно, ты анафематствовал императора?» — «Нет, не императора, но документ, противный вере и к тому же написанный не императором».— «Где и когда он был осужден?» — «Во-первых, на Латеранском соборе в церкви Спасителя и, во-вторых, в церкви Santa Maria ad praesepe». — «Почему ты любишь римлян и ненавидишь греков?» — «Я люблю римлян, ибо одной с ними веры, и я люблю греков, ибо одного с ними языка».— «Ты говоришь о Латеранском соборе, но ведь он был собран низложенным папой Мартином».— «Изгнанным, но не низложенным»,— подчеркнул Максим.

    Максима опять увели в тюрьму, а на другой день объявили, что Максим и его приверженцы высылаются во Фракию: Максим — в Визию, Анастасий, монах,— в Берберу, Анастасий, апокрисиарии,— в Мосимврию, без одежды и пропитания.

    Летом 656 г. к Максиму прибыл от императора Феодосий, епископ Кесарии Вифинской, с двумя уполномоченными от императора и даже с подарками, ища сговора с Максимом и через него с Римом. Феодосии повел беседы по существу и в самом дружеском тоне. Максим в этом интересном разговоре (он сохранился в сочинениях Максима) опять подавил своими доводами Феодосия. Тот согласился лично за себя с формулой «две воли и две энергии» и спросил: «Поехал ли бы с этой формулой Максим в Рим от лица патриарха и императора вместе с Феодосием?» Максим согласился. Это все растрогало присутствующих, и они на коленях возблагодарили Бога за начало мира.

    Максим после этого был переведен приказом императора под Константинополь в монастырь св. Феодора, в Ригион (около Сан Стефано: Кочук — Текмедже). Сюда явились к нему с тем же Феодосием новые послы — Троил и патриций Епифаний и повели новые речи: «Мы пришли объявить тебе волю василевса, но скажи наперед: исполнишь ты ее?» Но в чем она состоит, патриции отказались сказать заранее. Тогда Максим сказал им: «Объявляю вам перед лицом Бога и Его святых ангелов, что, если государь повелит мне что-нибудь относительно дел мира сего, я охотно исполню его волю». Другой патриций, Епифаний, взял на себя объявить волю Консты. «Вот что государь приказал объявить тебе: так как весь Запад и на Востоке те, которые увлечены в соблазн, взирая на тебя, производят смуты и не хотят в делах веры иметь с нами общения, то да вразумит тебя Господь принять изданный нами Типос и вступить с нами в общение. Тогда мы пойдем к тебе навстречу, открыто пред всеми будем приветствовать тебя, подадим тебе нашу руку, с честью и славой введем тебя в великую церковь (в Софию), поставим на нашем императорском месте, вместе выслушаем литургию и приобщимся Тела и Крови Христовой. Потом провозгласим тебя нашим отцом, и будет радость не только в этом городе, но во всем христианском мире. Ибо мы твердо уверены, что когда ты вступишь в общение с нами, то присоединятся к нам все, которые ради тебя и под твоим руководством отпали от общения».

    Из этого видно, какую громадную духовную роль играла в это время личность св. Максима. «Поистине,— говорил Максим патрициям,— все силы небесные не убедят меня сделать то, что вы предлагаете. Какой ответ дам я, не говорю Богу, но моей совести, если из-за пустой славы и людского мнения отвергну спасительную веру?»

    Причину своего отказа принять Типос преподобный Максим объяснял так: «Кто из верных может принять этот указ, запрещающий говорить о том, о чем повелел говорить сам Господь через своих апостолов и учителей? Кто вместе с нечестивыми еретиками отвергает святых — а таковы люди, не желающие говорить ни об одной, ни о двух волях во Христе, как предписывает Типос,— тот (простите мне за правдивое слово!) вместе с диаволом отвергает Бога. Посему смотрите, чтобы нам под предлогом мира не впасть в совершенное отступление от Бога, которое, по апостолу, должно предшествовать антихристу. Делайте со мной что хотите, но я никогда не буду иметь общения с людьми, принимающими Типос».

    «Ты считаешь нас еретиками,— говорили они,— но знай, что мы более тебя христиане и более тебя православные. Мы признаем во Христе божественную и человеческую волю».— «Если вы веруете,— заметил на это Максим,— как учит церковь, то зачем вынуждаете меня принять Типос, который уничтожает эту веру?» — «Не уничтожает,— вскричали патриции,— а только заставляет молчать о спорных выражениях ради мира церкви». Затем патриции взорвались и закричали на Максима. Один из них сказал:

    «По-моему, тебя надо вывезти в город, поставить на площади, собрать всех шутов, балаганных комедиантов, развратниц, всю чернь и заставить их бить тебя по щекам и плевать тебе в лицо». И сенаторы действительно взорвались, стали плевать на Максима и бить его. Подавленный этим епископ Феодосий едва остановил их зверство.

    На другой день Максима вывезли в Селимврию и оттуда в Берберу, где был один из учеников Максима, грозя всем им вместе судьбой папы Мартина. Целых шесть лет, до 662 г., продержали всех сосланных в этой глуши и вновь вызвали в Константинополь для окончательного завершения наказания. На местном соборе вызванным произнесли анафему вместе с папой Мартином, патриархом Софронием и другими православными и предали осужденных в руки гражданских властей. По житию, Максим был бит воловьими жилами: ему отрезали до основания язык и отсекли правую руку. Затем он проведен был в таком виде по всем двенадцати кварталам Константинополя и вместе с двумя Анастасиями сослан на Кавказ. Письмо с Кавказа апокрисиария Анастасия не сообщает об этом ужасном искалечении св. Максима. Их привезли в Лазику (Кутаисская губерния), тут их разделили и разослали по разным военным крепостям, где св. Максим и Анастасий, монах, умерли в том же 662 г. А Анастасий, апокрисиарий, прожил еще 4 года. Перед самой нашей революцией Синод поручил профессору А. И. Бриллиантову исследовать археологически все возможные следы и предания о месте кончины св. Максима. Хаос революции прервал эту работу.

    Таким террором было временно наведено молчание во всей империи. Даже в Риме клирики примолкли. Папа Евгений скончался в 657 г. Его преемник Виталий решил смиренно послать свою синодику не только к императору, но и к патриарху Петру. Петр ему ответил. Оба сделали вид, что ничего не произошло. Императору это было особенно нужно. Он уже задумал убежать из Константинополя в Рим и потому искал примирения с римским обществом, раздраженным со времени казни папы Мартина. Конста, как известно, казнил по политическим подозрениям своего брата-диакона и шепотом прозывался Каином. Его особо мучили привидения. Брат являлся ему с чашей, наполненной кровью, и предлагал причаститься. Конста принял послов папы с исключительной дружественностью и послал в Рим роскошный евангелистарий, украшенный дорогими камнями. Имя папы Виталия внесено было, в первый раз после Гонория, в диптихи Константинополя.

    Конста осуществил свое желание, переселился в 663 г. в Рим. Старый Рим был польщен этой честью. Папа в торжественной процессии за шесть миль от города встретил императора. Конста посещал памятники и храмы Рима, раздавая подарки. Делался вид, что для римлян император православен. Даже когда Конста довольно цинично приказал на государственные нужды взять всю бронзу с куполов церквей, в том числе и крышу с Пантеона (Santa Maria ad Martyres), папа Виталий не протестовал открыто.

    Сравнительно скоро в Сиракузах, именно за свои экспроприации, Конста вызвал против себя дворцовый переворот. Он был убит в 668 г. Заговорщики провозгласили императором Мжежа (Mesecius), судя по имени, армянина. Но сын Консты Константин одолел Мжежа и утвердился императором. Он возвратился в Константинополь и был прозван Погонатом, т. е. бородатым, так как будто бы отправился на борьбу против Мжежа еще без бороды, а вернулся бородатым. Хотя Константин Порфирородный впоследствии называет Погонатом еще и его отца — Консту.

    Ухаживания Консты за римлянами не могли заживить ран, нанесенных Типосом и казнями Мартина и Максима. И вскоре как-то сами собой отношения испортились. Патриархи Константинополя перестали посылать свои синодики в Рим, а имена пап после Виталия перестали вноситься в диптихи. Но не видно, чтобы это произошло по мотивам монофелитского еретичества патриархов — Фомы, Иоанна, Константина (667—677 гг.), ибо VI Вселенский собор их в этом не обвинил. Но, видимо, в Риме после крайне примирительного Виталия вернулись на прежнюю строгую позицию.

    Однако и сам Константин Погонат был равнодушен к Типосу.

    Патриарх Феодор (677—679 гг.) не послал в Рим своей синодики, опасаясь, что его там не примут. Он послал только увещательное послание — протрептик, приглашая римскую церковь к восстановлению общения с Константинополем. Однако Феодор (VI Вселенским собором признанный православным) вместе с Макарием Антиохийским настаивал перед императором, чтобы вычеркнуть из диптихов всех преемников Гонория. Вероятно, по мотивам соблюдения престижа Константинопольской кафедры. Но Макарий Антиохийский, очевидно, имел задние, еретические мысли.

    Император Константин Погонат, стремившийся к церковному миру, был вне этих амбиций. Не считаясь с Феодором, он 12 августа 678 г. направил очень вежливое письмо папе Домну, или Дону (676—678 гг.), именуя его «вселенским папой».

    С начала царствования он желал «церковного собирания» и примирения двух тронов. Теперь он продолжает развивать идею, высказанную в протрептике патриарха Феодора. Он находит, что спор идет из-за несущественных слов. Надо этого избегнуть и, пока политические условия мешают созвать вселенский собор, надо составить предсоборную конференцию. Константин просил послать трех римских клириков, до двенадцати епископов со всего Запада и четырех монахов из четырех греческих монастырей Рима. Император предлагал деньги, паспорта и корабли для путешествия.

    Тем временем папа Домн умер и на его место был избран Агафон (678—681 гг.). Новый папа с вдохновением принял предложение императора. Чтобы впредь не произошло споров и разделений на самом Западе, папа решил собрать мнение всех своих церквей, даже за пределами собственно империи, у «варваров»: лангобардов, франков, славян, готов, бретонцев. Поэтому папа не сразу послал депутатов в Константинополь. Он решил предварительно на соборе в Риме все выяснить и этим вооружить своих представителей против уловления их в теологические сети, против всяких промахов. Было заготовлено послание, под ним собрано до 125 епископских подписей. Оно называется актом Римского собора, состоявшегося около Пасхи 680 г. Дюшен считает его просто актом, подписанным без собирания собора. Под этим актом мы читаем подписи Вильфрида — епископа Йоркского в Британии, епископа Деодата (St. Die) .из Австразии (Галлия), Феликса — епископа Арльского и представителя епископа Тулонского. Подписи от местных соборов: в Павии (Миланского диоцеза) и в Хизфилде (Йоркского диоцеза). Очень ждали в Риме и хотели бы видеть делегатом Феодора Кентерберрийского, главу англо-саксонской миссии, ученого-грека. Но он не прибыл. Делегация составилась без него.