1. Наука или религия?

    Когда известный французский астроном, математик и физик Лаплас (умер в 1827 г.) представил Наполеону свой пятитомный труд "Небесная механика", о происхождении и устройстве Вселенной, то император, ознакомившись с ним, заметил с недоумением: "Я не нахожу здесь упоминания о Творце". Лаплас, образованный в духе так называемого свободомыслия (при всех политических переворотах во Франции моментально менял свои взгляды в соответствии с идеологией новой власти), гордо ответил: "Сир, я не нуждаюсь в этой гипотезе". Так выразил свое отношение к идее Бога воспитанник т.н. эпохи Просвещения, которая, "забыв" о вере Галилеев, Коперников, Кеплеров, Паскалей, Ньютонов, открыто объявила войну христианству под флагом науки. Но действительно ли они отрицают друг друга?

    Вопрос этот в истории человечества возник недавно. Религия и наука всегда сосуществовали и развивались без какого-либо антагонизма. Ученый и верующий, как правило, совмещались в одном лице. Ученые-атеисты были редчайшим исключением, но и они не утверждали, что их научные данные доказывают небытие Бога. И лишь в XVIII веке, особенно когда ряд французских философов и общественных деятелей, т.н. энциклопедистов, выдвинули лозунг о противоборстве между наукой и религией, эта идея постепенно стала захватывать Европу, а затем и нашу страну, где после 1917 года наука была объявлена областью единственно достоверного знания и доказывающей небытие Бога. Религия же, естественно, оказалась мировоззрением антинаучным.

    Чтобы увидеть реальную картину взаимоотношений науки и религии, необходимо познакомиться с тем, что представляет собой наука в современном ее понимании.

    2. Понятие науки

    В философской энциклопедии дается следующее определение науки: "Наука - ... система развивающихся знаний, которые достигаются посредством соответствующих методов познания, выражаются в точных понятиях, истинность которых проверяется и доказывается общественной практикой. Наука - система понятий о явлениях и законах внешнего мира или духовной деятельности людей, дающая возможность предвидения и преобразования действительности в интересах общества, исторически сложившаяся форма человеческой деятельности, "духовного производства", имеющая своим содержанием и результатом целенаправленно собранные факты, выработанные гипотезы и теории с лежащими в их основе законами, приемы и методы исследования.

    Понятие "наука" применяется для обозначения как процесса выработки научных знаний, так и всей системы проверенных практикой знаний, представляющих объективную истину, а также для указания на отдельные области научных знаний, на отдельные науки. Современная наука - это чрезвычайно разветвленная совокупность отдельных научных отраслей"^[86].

    Науки в общей классификации обычно разделяют на естественные (естествознание, или точные науки) и гуманитарные. К первой категории относят физику, химию, биологию, астрономию и др. Ко второй - науки философские и социальные. Это различение наук имеет важное значение для правильного понимания проблемы "наука и религия", поскольку основной ее вопрос в том и состоит, опровергают ли "точные науки" (естествознание) религию, а не наука вообще, в которую, по определению, входит весь комплекс человеческого знания, в том числе: и искусство, и социология, и какая угодно философия (религиозная, атеистическая, материалистическая, идеалистическая - "просто" философии не существует), и сама религия. Обратимся к основаниям науки.

    3. Постулаты науки

    В науке (естествознании), как и в религии, существуют такие безусловные положения "догматы", которые не доказываются (и не могут быть доказаны), но принимаются в качестве исходных, поскольку являются необходимыми для построения всей системы знания. Такие положения называются в ней постулатами или аксиомами. Естествознание базируется, по меньшей мере, на следующих двух основных положениях: на признании, во-первых, реальности бытия мира и, во-вторых, закономерности его устройства и познаваемости человеком.

    Рассмотрим эти постулаты.

    1. Как ни удивительно, но утверждение об объективном, т.е. независимом от сознания человека, существовании мира является, скорее, непосредственной очевидностью, нежели научно доказанной истиной, более предметом веры, нежели знания. Известный философ Бертран Рассел (умер в 1970 г.) по этому поводу остроумно замечает: "Я не думаю, что я сейчас сплю и вижу сон, но я не могу доказать этого"^[87]. Эйнштейн (умер в 1955 г.) в свою очередь прямо заявляет: "Вера в существование внешнего мира, независимого от воспринимающего субъекта, есть основа всего естествознания"^[88]. Эти высказывания известных ученых просто иллюстрируют понимание наукой реальности внешнего мира: она есть предмет ее веры, догмат (выражаясь богословским языком), но не знание.

    2. Второй постулат науки - убеждение в разумности, закономерности устройства мира и его познаваемости - является главной движущей силой всех научных исследований. Но и он оказывается таким же предметом веры (догматом) для науки, как и первый. Авторитетные ученые говорят об этом совершенно однозначно. Так, академик Л.С.Берг (умер в 1950) писал: "Основной постулат, с которым естествоиспытатель подходит к пониманию природы, это тот, что в природе вообще есть смысл, что ее возможно осмыслить и понять, что между законами мышления и познания, с одной стороны, и строем природы, с другой, есть некая предопределенная гармония. Без этого молчаливого допущения невозможно никакое естествознание. Может быть, этот постулат неверен (подобно тому как, быть может, неверен постулат Евклида о параллельных линиях), но он практически необходим"^[89]. То же самое утверждал Эйнштейн: "Без веры в то, что возможно охватить реальность нашими теоретическими построениями, без веры во внутреннюю гармонию нашего мира не могло бы быть никакой науки. Эта вера есть и всегда останется основным мотивом всякого научного творчества"^[90]. Отец кибернетики Н. Винер (умер в 1964 г.) писал: "Без веры в то, что природа подчинена законам, не может быть никакой науки. Невозможно доказательство того, что природа подчинена законам, ибо все мы знаем, что мир со следующего момента может уподобиться игре в крокет из книги "Алиса в стране чудес"^[91]. "Ученый должен быть заранее проникнут убеждением, - пишет известный современный американский физик Ч. Таунс (умер в 1992 г.), что во Вселенной существует порядок и что человеческий разум способен понять этот порядок. Мир беспорядочный или непостижимый бессмысленно было бы даже пытаться понять"^[92].

    Но если даже эти постулаты истинны (а в этом едва ли можно сомневаться), то и тогда остается важнейший вопрос, без решения которого сама постановка проблемы "наука и религия" теряет всякий смысл, - это вопрос о достоверности самого научного познания. Но сначала два слова о его методах.

    4. Методы науки

    Основными методами естествознания являются: наблюдение, эксперимент, измерение и догадка (гипотезы, теории). Руководствуясь ими, можно четко отделить область естествознания от всех иных областей творческой человеческой деятельности: гуманитарных наук, искусства, музыки и т.д. Научное знание, таким образом, является лишь малой частью человеческого знания в целом.

    5. О достоверности научного знания

    Вопрос этот настолько деликатен и ответ на него так затрагивает само существо науки, что лучше предоставить по нему слово наиболее компетентным ученым нашего века.

    Академик Л.С.Берг: "В науке все то, что способствует ее развитию, есть истина, все, что препятствует развитию науки, ложно. В этом отношении истинное аналогично целесообразному... Итак, истина в науке - это все то, что целесообразно, что оправдывается и подтверждается опытом, способным служить дальнейшему прогрессу науки. В науке вопрос об истине решается практикой.

    Теория Птолемея в свое время способствовала прогрессу знания и была истинной, но когда она перестала служить этой цели, Коперником была предложена новая теория мироздания, согласно которой Солнце неподвижно, а Земля движется. Но теперь нам известно, что и это воззрение не отвечает истине, ибо движется не только Земля, но и Солнце. Всякая теория есть условность, фикция. Правильность этой концепции истины, поскольку она касается теории, вряд ли будет оспариваться кем-нибудь в настоящее время. Но и законы природы в этом отношении в таком же положении: каждый закон есть условность, которая держится, пока она полезна. Законы Ньютона казались незыблемыми, однако ныне их признают лишь за известное приближение к истине. Теория относительности Эйнштейна опрокинула не только всю механику Ньютона, но и всю классическую механику...

    Польза есть критерий пригодности, а следовательно, истинности. Другого способа различать истину человеку не дано... Истина есть полезная фикция, заблуждение - вредная... Итак, мы определили, что такое истина с точки зрения науки"^[93].

    А.Эйнштейн: "В нашем стремлении понять реальность мы подобны человеку, который хочет понять механизм закрытых часов. Он видит циферблат и движущиеся стрелки, даже слышит тикание, но не имеет средств открыть их. Если он остроумен, он может нарисовать себе картину механизма, которая отвечала бы всему, что он наблюдает, но он никогда не может быть вполне уверен в том, что его картина единственная, которая могла бы объяснить его наблюдения. Он никогда не будет в состоянии сравнить свою картину с реальным механизмом, и он не может даже представить себе возможность и смысл такого сравнения"^[94].

    Крупнейший американский физик Р. Фейнман ( умер в 1991 г.): "Вот почему наука недостоверна. Как только вы скажете что-нибудь из области опыта, с которой непосредственно не соприкасались, вы сразу же лишаетесь уверенности. Но мы обязательно должны говорить о тех областях, которые мы никогда не видели, иначе от науки не будет проку... Поэтому, если мы хотим, чтобы от науки была какая-то польза, мы должны строить догадки. Чтобы наука не превратилась в простые протоколы проделанных опытов, мы должны выдвигать законы, простирающиеся на еще не известные области. Ничего дурного тут нет, только наука оказывается из-за этого недостоверной, а если вы думали, что наука достоверна, - вы ошибались"^[95].

    Особенно ярко проявляется гипотетичность научного познания в области микромира. Один из творцов квантовой механики В.Гейзенберг (умер в 1976 г.) по этому вопросу писал: "Микромир нужно наблюдать по его действиям посредством высокосовершенной экспериментальной техники. Однако он уже не будет предметом нашего непосредственного чувственного восприятия. Естествоиспытатель должен здесь отказаться от мысли о непосредственной связи основных понятий, на которых он строит свою науку, с миром - чувственных восприятий... Наши усложненные эксперименты представляют собой природу не саму по себе, а измененную и преобразованную под влиянием нашей деятельности в процессе исследования... Следовательно, здесь мы также вплотную наталкиваемся на непреодолимые границы человеческого познания"^[96].

    Р. Оппенгеймер (умер в 1967 г.) - создатель атомной бомбы: "Я имел возможность проконсультироваться с сорока физиками-теоретиками... Мои коллеги, несмотря на различие их взглядов, придерживаются, по крайней мере, одного убеждения. Все признают, что мы не понимаем природу материи, законов, которые управляют ею, языка, которым она может быть описана"^[97].

    К следующим выводам приходят наши отечественные философы. В коллективном труде "Логика научного исследования", составленном под руководством директора Института философии П.В.Копнина (умер в 1971 г.), читаем: "К идеалу научного знания всегда предъявлялись требования строгой определенности, однозначности и исчерпывающей ясности. Однако научное знание всякой эпохи, стремившееся к этому идеалу, тем не менее не достигало его. Получалось, что в любом, самом строгом научном построении всегда содержались такие элементы, обоснованность и строгость которых находились в вопиющем противоречии с требованиями идеала. И что особенно знаменательно - к такого рода элементам принадлежали зачастую самые глубокие и фундаментальные принципы данного научного построения. Наличие такого рода элементов воспринималось обычно как просто результат несовершенства знания данного периода. В соответствии с такими мнениями в истории науки неоднократно предпринимались и до сих пор предпринимаются энергичные попытки полностью устранить из науки такого рода элементы. Однако эти попытки не привели к успеху. В настоящее время можно считать доказанной несводимость знания к идеалу абсолютной строгости. К выводу о невозможности полностью изгнать даже из самой строгой науки - математики - "нестрогие" положения, после длительной и упорной борьбы, вынуждены были прийти и "логицисты"...

    Все это свидетельствует не только о том, что любая система человеческого знания включает в себя элементы, не могущие быть обоснованными теоретическими средствами вообще, но и о том, что без наличия подобного рода элементов не может существовать никакая научная система знания"^[98].

    Эти заявления ученых становятся еще более понятными в свете общего взгляда на характер развития научного знания. Все оно делится как бы на две неравные части: первая - действительное знание, имеющая незначительный объем, и вторая - незнание, занимающая почти весь спектр науки: теории, гипотезы, модели, "догадки", по выражению Р.Фейнмана. При этом, по мере роста второй части, объем первой, естественно, уменьшается, поскольку решение каждой проблемы, расширяя кругозор знания, порождает целый круг новых вопросов, то есть увеличивает незнание, и так до бесконечности. Это хорошо понимал уже древний мудрец Сократ (умер в 399 г. до Р.Х.), и потому вполне искренне говорил: "Я знаю, что ничего не знаю".

    Академик В.И.Вернадский, оценивая этот процесс развития познания в науке, писал: "Создается единый общеобязательный, неоспоримый в людском обществе комплекс знаний и понятий для всех времен и для всех народов. Эта общеобязательность и непреложность выводов охватывает только часть научного знания - математическую мысль и эмпирическую основу знаний - эмпирические понятия, выраженные в фактах и обобщениях. Ни научные гипотезы, ни научные модели в космогонии, ни научные теории, возбуждающие столько страстных споров, привлекающие к себе философские искания, этой общеобязательностью не обладают. Они необходимы и неизбежны, без них научная мысль работать не может. Но они преходящи, и в значительной, непреодолимой для современников степени неверны и двусмысленны: как Протей художественной чеканки, они непрерывно изменчивы" ^[99].

    Вторая часть - "леса" науки - все это не есть подлинное знание, хотя по необходимости и принимается за таковое. Академик Г.Наан потому как-то заметил: "Мало кто знает, как много надо знать для того, чтобы знать, как мало мы знаем..." Именно по той причине, что главная движущая часть науки никогда не есть знание окончательное, истинное, Фейнман говорил о ее недостоверности. Польский ученый С.Лем назвал эту часть науки мифом: "И как каждая наука, кибернетика создает собственную мифологию. Мифология науки - это звучит как внутреннее противоречие в определении. И все же любая, даже самая точная наука развивается не только благодаря новым теориям и фактам, но благодаря домыслам и надеждам ученых. Развитие оправдывает лишь часть из них. Остальные оказываются иллюзией и поэтому подобны мифу"^[100]. Современный русский ученый В.В.Налимов прямо заключает, что "рост науки - это не столько накопление знаний, сколько непрестанная переоценка накопленного - создание новых гипотез, опровергающих предыдущие. Но тогда научный прогресс есть не что иное, как последовательный процесс разрушения ранее существующего незнания. На каждом шагу старое незнание разрушается путем построения нового, более сильного незнания, разрушить которое, в свою очередь, со временем становится все труднее...

    И сейчас невольно хочется задать вопрос: не произошла ли гибель некоторых культур, скажем египетской, и деградация некогда мощных течений мысли, например древнеиндийской, потому, что они достигли того уровня незнания, которое уже не поддавалось разрушению? Кто знает, сколь упорной окажется сила незнания в европейском знании?" ^[101]

    Приведенные высказывания достаточно красноречиво отвечают на вопрос о достоверности научного знания. Оно, оказывается, всегда ограничено, условно, часто ошибочно и потому никогда не может претендовать на абсолютную истинность. Даже по проблемам (часто самым фундаментальным) материального мира оно не в состоянии иметь окончательное, достоверное знание. В таком случае, естественно, возникает вопрос: может ли что-то достоверное сказать наука по проблемам духовного порядка, которыми она вовсе не занимается? - Ответ очевиден.

    Эта условность научного знания становится еще более очевидной при рассмотрении научных критериев истины.

    6. О критериях в науке

    Поскольку здание наук возводится не только на основании наблюдений, экспериментов, измерений, но и на гипотезах и теориях, встает со всей силой вопрос о критериях. Факты сами по себе еще мало говорят исследователю, пока он не найдет общей для них закономерности, пока не "свяжет" их одной общей теорией. В конце концов любое понимание какой-то группы явлений мира и тем более миропонимание в целом есть не что иное, как теория, которой придерживаются большая или меньшая часть ученых. Можно ли доказать истинность данной теории? Оказывается, нет такого абсолютного критерия, с помощью которого можно было бы окончательно решить, соответствует данная теория (картина) объективной реальности или нет. Основным всегда считался критерий практики. Но и он часто оказывается совершенно недостаточным.

    Известный философ и физик Ф.Франк (умер в 1966 г.) по этому поводу остроумно замечает: "Наука похожа на детективный рассказ. Все факты подтверждают определенную гипотезу, но правильной оказывается, в конце концов, совершенно другая гипотеза"^[102].

    Особенно трудно бывает говорить об истинности гипотезы или теории, когда их несколько и все они одинаково хорошо объясняют данное явление. "Естественно, - пишет один отечественный автор, - что эмпирический критерий здесь не срабатывает, поскольку надо выбирать одну из числа нескольких гипотез, эквивалентных в плане совпадения с эмпирией, иначе выбор не представлял бы труда. Так возникает необходимость во вторичных критериях"^[103].

    Этих вторичных, или дополнительных, критериев очень много, и все они еще более условны, чем эмпирический критерий. Назовем в качестве иллюстрации некоторые.

    1. Критерий экономии и простоты (И.Ньютон, Э.Мах). Та теория истинна, которая проста для работы, экономит время, проста для понимания.

    2. Критерий красоты (А.Пуанкаре, П .А. Дирак). Красота математического аппарата, лежащего в основе физической теории, - свидетель ее правильности.

    3. Критерий здравого смысла.

    4. Критерий "безумия", т.е. несоответствия здравому смыслу. Академик Г.Наан об этом пишет: "...Что такое здравый смысл? Это воплощение опыта и предрассудков своего времени. Он является ненадежным советчиком там, где мы сталкиваемся с совершенно новой ситуацией. Любое достаточно серьезное научное открытие, начиная с открытия шарообразности Земли, противоречило здравому смыслу своего времени"^[104].

    5. Критерий предсказательности - способность теории предсказывать новые факты и явления. Но этой способностью обладают обыкновенно сразу же несколько теорий.

    6. Критерий наибольшей вероятности (Г.Рейхенбах), т.е. наибольшего согласия с фактами данной теории по сравнению с другими теориями. Но дело в том, что почти никогда не бывает так, чтобы существовала только одна теория, находящаяся в полном согласии со всеми наблюдаемыми фактами.

    7. Критерий наименьшей вероятности (К.Поппер, Б.Рассел, Д.Платт). Верна та теория, которая предлагает пути своего опровержения.

    И т.д., и т.д.

    Все эти критерии, как видим, очень далеки от того, чтобы действительно могли засвидетельствовать бесспорную истинность той или иной теории. Поэтому и говорил Эйнштейн: "Любая теория гипотетична, никогда полностью не завершается (не финальна), всегда подвержена сомнению и наводит на новые вопросы"^[105].

    7. Наука и мировоззрение

    Вопрос науки и религии включает в себя и принципиальную методологическую проблему. Поскольку религия - это мировоззрение, то естественно, сопоставлять ее можно только с мировоззрением. Является ли наука таковым? Что представляет собой т.н. научное мировоззрение, столь часто противопоставляемое религии?

    Наука по самой сути своей является системой развивающихся знаний о мире, то есть непрерывно изменяющихся и потому никогда не могущих дать полного и законченного представления о мире в целом. Академик Г.Наан говорит: На любом уровне развития цивилизации наши знания будут представлять лишь конечный островок в бесконечном океане непознанного, неизвестного , неизведанного"^[106].

    Другой современный ученый В.Казютинский рисует такую картину науки: "Объектом познания в науках о природе являются всегда лишь стороны, аспекты, фрагменты неисчерпаемого материального мира, выделяемые субъектом в процессе общественно-исторической практики.

    Правда, объект исследования естествознания в целом и каждой из естественных наук в частности все более расширяется, а наши знания о природе становятся все более адекватными ей, тем не менее в каждый данный момент естествознание имеет дело лишь с отдельными аспектами той части объективной реальности, которая выделена имеющимися в данный момент эмпирическими и теоретическими средствами. Космология в этом отношении не занимает какого-либо особого положения среди других естественных наук - "вся материя" (материальный мир как целое) не является сейчас и никогда не станет ее объектом^[107].

    Но если не только бытие в целом (духовное и материальное), но даже и "вся материя" (материальный мир как целое) не является сейчас и никогда не станет объектом исследования естествознания, то в таком случае возможно ли научное мировоззрение? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо первоначально выяснить, что такое есть само мировоззрение.

    По самой сути своей оно представляет собой такой целостный взгляд на бытие, который включает в себя по меньшей мере следующие главнейшие характеристики: понимание самого бытия, что в первую очередь предполагает признание или отрицание существования Бога, понимание смысла жизни человека, принятие определенных критериев добра и зла. При этом для целостности мировоззрения не имеют значения характер и объем знания материального мира, устройства Вселенной. Поэтому и ученый, и необразованный могут иметь одно мировоззрение, в то же время люди равного образовательного уровня - расходиться в убеждениях. Хорошо писал об этом член-корреспондент АН СССР П.Копнин: "Философия по своему предмету и целям отличается от науки и составляет особую форму человеческого сознания, не сводимую ни к какой другой. Философия как форма сознания создает мировоззрение, необходимое человечеству для всей его практической и теоретической деятельности. Ближе всего по общественной функции к философии стоит религия, которая тоже возникла как определенная форма мировоззрения. Поэтому наука... одна не может ее заменить... Мировоззрение... не покрывается ни какой-то одной наукой, ни их совокупностью"^[108]. Та же мысль проводится в Философской энциклопедии: "По самой своей природе философия выполняет особую мировоззренческую и методологическую функции, которые не берут на себя ни отдельные специальные науки, ни совокупность конкретно-научного знания в целом"^[109].

    Как видим, мировоззрение всегда предстает в виде или религии, или философии (но не науки). "Вообще структура религиозного учения, - утверждают специалисты-религиоведы, не очень отличается от структуры философской системы, ибо религия, как и философия, стремится дать целостную картину мира, целостную систему ориентации личности, целостное мировоззрение"^[110].

    Поэтому, если говорить о собственно научном мировоззрении, то таковое понятие нужно признать условным, используемым только в самом узком, специфическом смысле этого слова - как совокупность научных взглядов на материальный мир, его происхождение, устройство, его законы - поскольку:

    во-первых, вопросы чисто мировоззренческие (о Боге, о смысле и цели жизни как отдельного человека, так и человечества в целом, о первооснове бытия, о нравственных принципах жизни и т.д.), как уже говорилось, не относятся к области естествознания и входят в компетенцию исключительно философии и религии;

    во-вторых, научное мировоззрение, включая в себя не только факты, но и гипотезы, теории, должно вместе с ними непрерывно изменяться, т.е. быть вечно неустойчивым, что противоречит самому понятию мировоззрения, как чему-то вполне определенному, постоянному, законченному;

    в-третьих, научное мировоззрение должно включать в себя знание всех основных достижений всех наук. Но в таком случае, ввиду колоссальнейшего разветвления науки в настоящее время, даже ученые могут остаться без научного мировоззрения;

    в-четвертых, как совершенно справедливо замечает В.Казютинский, "в естествознании нет теорий "материалистических" и "идеалистических", а есть теории вероятные и достоверные, истинные и ложные"^[111].

    Наука и мировоззрение, таким образом, это два различных, несводимых друг к другу понятия. Научным или ненаучным является не мировоззрение, а характер и уровень познаний человека с любым мировоззрением: религиозным, атеистическим и т.д. Научные же знания могут быть лишь дополнительным материалом, детализирующим, но ни в коей мере не определяющим и, тем более, не создающим самого мировоззрения. Но если бы даже поверить в безграничность научного познания, в способность науки разрешить все вопросы духа и материи и когда-то стать мировоззрением, то и в таком случае мыслящий человек не может ждать этого проблематического будущего. Он знает, что жизнь дается только один раз, и потому сейчас, теперь жаждет ответа на вопросы: кто я? каков смысл моего существования? имеется ли вообще смысл в бытии человечества, мира? есть ли вечность для человека? - и т.д., чтобы знать, как жить, чем руководствоваться, каким идеалам служить. Свойства л-мезона, или нейтрино ничего об этом не говорят, не отвечает на эти вопросы и состав звезд, и образцы лунной породы.

    8. Наука не против религии?

    Разве наука не доказала, что нет Бога, нет духовного мира, нет души, нет вечной жизни, нет рая и ада? К сожалению, такие вопросы еще совсем недавно психологически были возможны - такова сила систематического внушения. Теперь они вызывают лишь улыбку.

    Во-первых, очевидно, что наука и религия просто несопоставимы, как километр и килограмм. Каждая из них занимается своей стороной жизни человека и мира. Эти сферы могут соприкасаться, пересекаться, но не опровергать одна другую. И "беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник".

    Во-вторых, о самой важной истине религии - бытии Бога - наука, в силу выше указанных причин, ничего отрицательного сказать не может. Однако ее развитие говорит за то, что она приближает мысль человека-ученого к Богу и тем все более становится союзницей религии. Об этом свидетельствует христианское убеждение очень многих современных ученых, что подтверждает (невольно) даже один из крупнейших представителей "научного" атеизма Шахнович. Возмущаясь религиозностью западных деятелей науки, он писал: "Многие буржуазные ученые говорят о "союзе" науки и религии. М.Борн, М.Планк, В.Гейзенберг, К.Ф. фон-Вейцзекер, П.Иордан и другие известные физики неоднократно объявляли, что наука будто бы не противоречит религии"^[112]. Шахнович пишет о некоторых современных ученых. Но общеизвестен факт, что подавляющее число ученых всегда стояло за этот союз.

    Ломоносову принадлежат замечательные слова: "Создатель дал роду человеческому две книги, - писал он. - Первая - видимый мир... Вторая книга - Священное Писание... Обе обще удостоверяют нас не токмо в бытии Божием, но и в несказанных нам Его благодеяниях. Грех всевать между ними плевелы и раздоры". Наука и религия "в распрю прийти не могут... разве кто из некоторого тщеславия и показания своего мудрования на них вражду восклеплет"^[113].

    "Плевелы и раздоры" были уже во времена Ломоносова, но были, как видим, не потому, что научное знание противоречило религиозному учению, а по той причине, что это отвечало французской моде, перед которой преклонялось наше дворянское сословие ("Хотя я и родился в России, но душа моя принадлежит французской короне"!)

    Но, может быть, сама религия против науки, знания, прогресса?

    9. Религия против науки?

     Исходя из широкого понимания науки^[114], правомерно говорить о религии как об одной из форм "духовного производства" человека. Имея свои постулаты (бытие Бога, бессмертие души), уникальный метод познания (духовно-нравственное совершенствование личности), свои критерии в различении истины от заблуждения (соответствие индивидуального духовного опыта единству опыта святых, как компетентнейших "инженеров" душ человеческих), свою цель (познание Бога и достижение вечной в Нем жизни - обожение), - религия структурно оказывается не отличающейся от естественных наук. В необходимости правильного опыта в познании наблюдается особенно существенное сходство религии с эмпирическими науками, в которых только такой опыт дает возможность достоверного знания. Не случайно "академики" Православной Церкви - великие святые, праведную (правильную) религиозную жизнь, построенную на началах Евангелия и опыта Церкви, называли "наукой из наук", ибо она единственная, которая отвечает главной цели человеческих стремлений - познанию истины и достижению вечной жизни, вечного блага.

    Однако религия как опытная наука ("религия-наука") представляет собой в то же время замечательное исключение в ряду всех эмпирических наук: религия-наука в отличие от естествознания является мировоззрением в полном смысле этого слова. И вот почему.

    Естественные науки, как изучающие лишь отдельные явления и стороны материального мира, и не касающиеся, по существу, вопросов мировоззренческих, не могут служить базой для построения мировоззрения (религиозного или атеистического). Религия-наука, опытно подтверждая бытие Бога, души, мира сверхчувственного, то есть разрешая основные проблемы бытия, тем самым становится научным фундаментом мировоззрения религиозного. В этом смысле религия является действительно научным мировоззрением в отличие от других: атеистического, агностического, материалистического, остающихся всегда лишь верой.

    В то же время религиозное мировоззрение, в частности православное, в принципе не может иметь противоречий с естественными науками, поскольку оно не включает в себя ни их законы и теории, ни конкретные "детали" знания материального мира. Оно остается неизменным независимо от того, что утверждает наука в различные моменты своего развития: Земля или Солнце являются центром нашей системы, что вокруг чего вращается, из каких "кирпичиков" построена Вселенная.

    С другой стороны, тот факт, что многие церковнослужители были одновременно и великими учеными (например, Коперник (умер в 1543), св. митрополит Московский Иннокентий (Вениаминов) (умер в 1879), аббат Мендель (умер в 1884), священник Павел Флоренский (умер в 1937), патер В.Шмидт (умер в 1954), архиепископ Лука Войно-Ясенецкий (умер в 1961), аббат Леметр и многие другие), также достаточно красноречиво свидетельствует о принципиальном отсутствии у религии какого-либо неприятия научного знания, ее борьбы с наукой.

    Обычно упоминаются некоторые факты из католического средневековья как доказательство того, что религия боролась с наукой. Однако, во-первых, это относится к католичеству, которое, вопреки учению Церкви, фактически догматизировало отдельные научные теории того времени, в чем, кстати, теперь раскаивается. Во-вторых, и там боролась не столько религия с наукой, сколько старые научные представления и представители (со всеми обыденными человеческими страстями) с новыми, используя религию. В-третьих, ученые осуждались не за их научные взгляды (например, Джордано Бруно, объявивший себя "учителем более совершенного богословия, сыном неба и земли"^[115], а за действительно серьезные догматические и нравственные отступления от католической веры, то есть за ереси.

    Прекрасно вскрывает и иллюстрирует основную причину гонений на науку современный отечественный ученый А.Горбовский.

    А разве, - пишет он, - не такой же кощунственной казалась в свое время мысль о том, что могут быть "камни, падающие с неба", метеориты?

    Французская академия наук объявила все подобные соображения вымыслом, а сам Лавуазье, великий ученый^[116], заклеймил их как "антинаучные". Этот термин появляется не случайно. Во все времена общественное сознание имело некую точку отсчета, которая провозглашалась непреложной и истинной. Некогда в качестве этого эталона выступало религиозное мировоззрение. Все, что находилось в русле этого мировоззрения, признавалось истинным; что выходило за его рамки, провозглашалось ложным.

    Со временем место религиозного мировоззрения в общественном сознании было вытеснено суммой представлений, которая обозначается термином "научное". Теперь истинным почитается то, что соотносится с данной, господствующей системой взглядов, и ложным - все, что противоречит ей.

    Вот почему, желая опровергнуть существование метеоритов, Лавуазье прибег к тому, что провозгласил сообщения о них "антинаучными", т.е противоречащими канонизированной системе взглядов.

    Но давайте попытаемся посмотреть непредвзято на мир, окружающий нас сегодня. Мы видим, что буквально весь он состоит из того, что в свое время так или иначе было отвергнуто или признано ложным.

    В нашем мире летают самолеты. Вопреки тому, что известный астроном профессор С.Ньюком^[117] математически доказал невозможность создания летательных аппаратов тяжелее воздуха...

    Мы пользуемся радио. Вопреки авторитетному мнению известного ученого Г.Герца^[118], утверждавшего, что это невозможно ("для дальней связи, - писал он, - потребуются отражатели размером с континент").

    Сегодня всем известна чудовищная мощь ядерного оружия. Однако некогда ведущие военные эксперты США утверждали, что создание атомной бомбы принципиально невозможно.

    Сегодня в строй вступают атомные электростанции. Хотя некоторые крупнейшие ученые США, в том числе Н.Бор [Бор Нильс (1885-1962), выдающийся датский физик, создатель квантовой теории атома.), считали практическое использование атомной энергии маловероятным.

    Мы изучаем химический состав небесных тел. Вопреки известному французскому философу О.Конту^[119], который категорически утверждал, что человек никогда не сможет делать это. Сейчас признано, что 99% всей материи Вселенной находится в состоянии плазмы. Однако в течение тридцати лет после ее открытия ученый мир упорно отказывал плазме в праве на существование.

    Открытие Пастера^[120] было отвергнуто Академией медицины.

    Открытие рентгеновских лучей было встречено насмешками.

    Открытие Месмером^[121] гипноза было категорически опровергнуто светилами тогдашней науки.

    Французская Академия наук долгое время отвергала существование ископаемого человека, а находки каменных орудий объясняла "игрой природы".

    Список этот может быть сколь угодно велик. Список анафем и запретов, провозглашенных некогда от имени науки. В лучшем случае это проистекало от инертности мышления, когда, говоря словами А.Шопенгауэра^[122], "каждый принимает конец своего кругозора за конец света".

    Сегодня, с опозданием на века и десятилетия, мы ставим памятники тем, кто некогда был объектом этих анафем и отлучений^[123].

    Горбовский не упоминает о самых страшных в истории гонениях на ученых (и не только на них) в СССР, бывших, однако, со стороны захвативших власть сатанистов, но не Церкви. Причины гонений на науку коренились не в христианстве, тем более не в Православии, а в зле страстей человеческих, в том порожденном ими фанатизме, который всегда противоборствует всему истинному, живому.

    10. Вера и знание в религии и науке

    Значение веры в религии столь велико, что саму религию часто называют просто верой. Это справедливо, но не более, чем и в отношении любой другой области человеческого знания.

    Вера в религии необходима на всех этапах духовной жизни человека, и она всегда остается выражением духовных устремлений человека, его высших исканий. Начинается вера обычно с доверия тем, кто уже имеет соответствующий опыт и знания. Но постепенно, с приобретением собственного духовного опыта, у человека наряду с верой появляется и определенное знание, которое возрастает при правильной жизни, по мере очищения сердца от страстей. Один из великих святых так и сказал: "Душа видит истину Божию по силе жития"^[124].

    Следуя таким путем богоуподобления, христианин может достичь высочайших вершин познания Бога и тварного мира - "в меру полного, - как пишет апостол Павел, - возраста Христова" (Еф. 4, 13), так что, в конечном счете, вера срастворяется со знанием, и христианин становится "один дух с Господом" (1 Кор. 6, 17). Это уже состояние богосыновства.

    Тот же, методологически, путь проходит человек в науке и любой другой области деятельности. Путь к знанию всюду открывается верой человека определенной цели (идеалу), учителю, основным аксиомам данной науки, пока не начнется процесс самостоятельного познания предмета веры. Последующий же опыт, расширяя знание, укрепляет веру в правильность избранного пути, претворяя, таким образом, веру и знание в единое целое. Так происходит рост человека в науке, искусстве, экономике, политике...

    Религиозная вера, исходя из глубоко интуитивного чувства Бога, приобретает свою силу и жизнеустойчивость в непосредственном личном опыте Его познания. На опыте зиждется вера в познание мира и во всех естественных науках. И только вера в небытие Бога, во всех своих модификациях, обречена вечно оставаться слепой, как не только не оправданная в опыте, но и находящаяся в вопиющем противоречии с великим религиозным опытом всех народов и всех времен.

    11. Некоторые выводы

    Религия и наука - это две принципиально разные области человеческой жизнедеятельности. У них разные исходные посылки, разные цели, задачи, методы. Уже по этой причине они не могут противостоять друг другу. Более того, в силу единства духовной и физической природ в человеке взаимосвязь религиозного и научного знания естественна и необходима особенно в настоящее время для обеспечения той нормальной гармонической жизни, к которой стремится человечество. Такая жизнь предполагает и хлеб для тела (наука), и хлеб любви и чистой совести в духовном единстве с Богом - для души (религия). Человек двухсоставен, духовно-телесен, и его нормальное бытие невозможно без соответствующей гармонии этих двух начал, основанной на господстве нравственно-разумного начала над биологически-инстинктивным.

    Христианство рассматривает науку как необходимый инструмент этой жизни, которым, однако, нужно пользоваться очень осмотрительно, чтобы не уничтожить саму жизнь. Оно отрицательно относится к тому, что такой обоюдоострый и страшный по своей силе инструмент, как наука, развивается вне нравственных принципов Евангелия, поскольку такая "свобода" извращает само назначение науки - служить благу и только благу человека (как гласит известная клятва Гиппократа: "Не навреди!"). Развиваясь же сама по себе, без параллельного (опережающего) нравственного роста человечества, и открывая огромные силы разрушения и воздействия на окружающий мир, наука из послушного инструмента человека все более превращается в его властителя, что неминуемо приведет к катастрофическим последствиям. Современный экологический кризис, нарастающий с каждым днем в результате неудержимого (!) научно-технического прогресса, - тому яркое подтверждение.

    В то же время христианство видит в науке одно из средств познания Бога (Рим. 1, 19-20) и обоснования Его бытия^[125].

    Религия является той частью двухсоставной науки, которая занимается духовной стороной жизни, делая все возможное для такого воспитания человека и ученого, при котором он, познавая мир, никогда не смог бы использовать во зло открывающиеся ему знания и силы.

    Основная трудность в познавательной деятельности человека заключается в том, что человеческое общество в целом живет совершенно иными, отличными от Евангелия, идеалами и принципами. Они прекрасно показаны в искушениях Христа в пустыне. Их в следующих словах выразил апостол Иоанн: "Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего" (1 Ин. 2, 16). Однако эти искушения не просто названы, но показана и закономерность их взаимосвязи между собой, определенная иерархическая соподчиненность. В этой иерархии завершающей, самой опасной из страстей названа гордость, поскольку она более, чем что-либо другое, искажает по существу дух человека, закрывая тем самым от него конечную цель и смысл всей познавательной деятельности во всех ее аспектах. Отсюда становится очевидным, на что должно быть обращено прежде всего внимание человека - на выявление и объективную оценку того, что питает эту страсть, - в противном случае познание будет не только бесплодно, но и губительно для человека и человечества.

    При огромном многообразии проявлений гордости у человека нашей цивилизации она, бесспорно, с особой силой и откровенностью выражает себя в культе разума, - разума, естественно, "ветхого человека" (Еф. 4, 22), то есть разума, являющегося рабом своих страстей (похотей). Этот разум провозглашается миром высшей инстанцией в решении всех проблем человеческих. Он требует подчинения себе всех сторон духовной жизни.

    Где же, по этому разуму, возможно обретение истины, а с ней блага бытия и смысла жизни? В науке и философии, - отвечает он. Наука должна обеспечить все блага жизни (первые две "похоти" по Иоанну Богослову), философия указать на величие человека. Именно в научно-техническом прогрессе и философии^[126], а не в Боге и святости жизни "гордость житейская" усматривает возможность осуществления вечных надежд человечества. Поэтому со всей остротой и серьезностью встает задача анализа познавательной деятельности человека, с тем чтобы каждый искренне ищущий истины мог беспристрастно оценить как дальнейшие возможности разума, так и христианское свидетельство об Истине.

    Итак, что есть истина? В попытке ответить на этот вопрос на арену истории выступают четыре основных претендента: философия, наука, мистика, религия.

    Кратко их ответы можно выразить следующим образом.

    Философия (та, для которой этот вопрос существует): истина - это искомый результат деятельности "чистого" разума, ибо истина рациональна и может быть выражена в конкретных понятиях и суждениях.

    Наука (естествознание до середины XX века): истина есть "объективная реальность", постигаемая эмпирически-рациональным путем, или (XX век) "полезная" модель этой реальности.

    Мистика^[127] (всех времен): истина есть невыразимое "ничто", переживаемое личностью в опыте внутреннего с ним слияния. Познание "ничто" глубоко интимно, поэтому оно не связано, по существу, ни с каким "ортодоксальным" учением, ни с какой религией, присутствуя, однако, в каждой из них.

    Христианство: истина есть Сам Бог, непостижимый по существу, но бесконечный в Своей познаваемости и постоянно открывающийся в Своих действиях. Истина есть Бог воплотившийся - Господь Иисус Христос, познание Которого обусловлено строгими законами духовной жизни.

    В отличие от философии и науки, методы которых поддаются полностью рациональному контролю, мистика иррациональна, религия же, как охватывающая всю полноту познавательных способностей человека, на разных этапах его духовного развития предлагает разные методы познания Истины, как рационального (научное богословие), так и иррационального (духовная жизнь) порядка.

    1. Философия

    Почему глубокое сомнение вызывает философский метод искания истины? В первую очередь потому, что этот метод является, в своей сути, чисто рациональным, т.е. включающим в себя известную логику (суждения) и определенный понятийный аппарат, что делает философию формальной системой. Но если логика - вещь чисто инструментальная и бесстрастная, то с понятиями дело обстоит несравненно сложнее.

    Не касаясь проблемы "универсалий", можно констатировать следующий факт. Философия пользуется языком, который является отражением нашей человеческой деятельности. И если даже принять, что существуют априорные понятия, то и они без наполнения их определенным, заимствованным опять-таки из "эмпирии", содержанием оказались бы беспредметными для человеческого сознания и потому "неработающими". То есть все философские построения и системы с необходимостью замкнуты в нашем четырехмерном пространстве - времени и языке, им обусловленном. Поэтому, если бы философ в особом интуитивном или мистическом озарении созерцал некую глубинную реальность, выходящую за пределы этого "четырехмерного" мира, он не смог бы ее описать ввиду полного отсутствия соответствующих слов - понятий или образов в нашем человеческом лексиконе. Эта принципиальная ограниченность философии усугубляется тем, что все наши слова - понятия (кроме математических абстракций) очень неопределенны. В.Гейзенберг в связи с этим делает прямо-таки убийственный для философии вывод. Он пишет: "Значения всех понятий и слов, образующиеся посредством взаимодействия между миром и нами самими, не могут быть точно определены... Поэтому путем только рационального мышления никогда нельзя прийти к абсолютной истине"^[128].

    Интересно сопоставить эту мысль современного ученого и мыслителя с высказыванием христианского подвижника, жившего тысячелетием раньше Гейзенберга, не знавшего ни квантовой механики, ни современного естествознания, - преподобного Симеона Нового Богослова. Вот его слова: "Я... оплакивал род человеческий, так как, ища необычайных доказательств, люди приводят человеческие понятия, и вещи, и слова и думают, что изображают Божественное естество, то естество, которого никто из ангелов, ни из людей не мог ни увидеть, ни наименовать"^[129].

    Оба эти высказывания, как видим, говорят, по существу, одно и то же: истина, как бы мы ее ни называли, трансцендентна рассудку. И если очевидно, что невозможно с помощью понятий трехмерного мира описать реалии мира n-мерного, и тем более без-мерного (а быть может, бытие именно таково?), то тем более рассудок должен остановиться, если истина вообще иррациональна. К тому же философия, ставя вопрос об истинности познания, осуществляемого в ее недрах, оказывается в заколдованном круге. Она не может доказать свою истинность (как и любая формальная система, что показал Гедель своей второй теоремой о неполноте формальных систем), так как в принципе не способна выйти за пределы той рационально-эмпирической данности, которая очерчена кругом ее логико-понятийного аппарата. К этому выводу, фактически, философия пришла и в своем историческом развитии, исследуя проблему бытия.

    Схематично путь разума на этом, историко-философском, направлении можно представить в следующем виде.

    Что есть безусловно сущее? - С этого вопроса началась наша европейская философия в Древней Элладе. И поскольку сущим не мог быть признан изменчивый мир, эта "неверная" наличная реальность, уже первые мыслители: милетцы, Гераклит, Пифагор и другие - в качестве первого начала ("единого во многом") утверждали то, что может быть усмотрено лишь метафизически.

    Однако такой догматический подход, особенно перед лицом разнообразных ответов, не мог долго удовлетворять человеческий разум. В поисках того сущего, причастность к которому давала бы возможность осмыслить и бытие мира, и личное бытие, человек начал искать безусловного доказательстваистины. Так, в философии произошел принципиальный поворот от постулирования онтологической цели к ее логическому оправданию, и эти ее два измерения экзистенциальность и рациональность - определили всю ее дальнейшую судьбу.

    На Западе с наступлением нового времени умозрение стало на путь тотального сомнения. Ведь чтобы стать "строгой наукой", философия оказалась вынужденной в решении вопроса о подлинно сущем сначала поставить вопрос о существовании самого этого сущего, вопрос о бытии бытия. Но и здесь, прежде чем ответить на этот вопрос, она должна была убедиться в достоверности самих познавательных возможностей человека, убедиться в том, что мышление в состоянии адекватно постигать реальность и, в первую очередь, познавать самое себя, т.е. убедиться, что мышление в состоянии доказать свою истинность... через себя же. Круг замкнулся. Сомнение, призванное возвести философию на высший уровень достоверного знания о бытии, привело ее к глухому тупику, к осознанию своей полной неспособности сказать что-то достоверное о самом главном.

    Таким образом, отрицательные результаты западной философии (и в этом ее своеобразная заслуга) приводят с необходимостью к тому, что сам рассудок побуждает нас искать иные пути к познанию и санкционирует его. Но это пути уже не рациональные.

    Это подтверждают последующие попытки мысли - хотя и освободившиеся от старых проблем гносеологической безысходности, но не ставшие на путь онтологизма - обратиться к наличному бытию и решить таким образом проблему сущего. Они также ничего не дали. Речь идет о т.н. философии культуры и философии существования. Первое направление берет за основу свидетельство коллективно-исторического сознания, которое оно находит в отложившихся формах культуры. Но, расширив философский субъект, культурфилософия совершенно уходит от сущностного вопроса: что лежит в основе мира?

    Второе направление, философия существования, тоже исходит из наличного бытия, но уже не из внешней, а из внутренней данности. Возвращаясь к бытию человека, экзистенциализм в то же время порывает с "враждебной Вселенной" и всяким вне- и сверхличным бытием.

    В обоих случаях, таким образом, происходит возврат от голого рассудка к "бытию" - но бытию, лишенному онтологичности, взятому на феноменальном уровне "Существования": социального - в культурфилософии, индивидуального - в экзистенциализме. При этом и в том, и в другом случае вопрос об истине как сущем совершенно исчезает из поля зрения философа.

    Старшие славянофилы (А.Хомяков, И.Киреевский), проницательно усматривая корни недуга западной философии в господстве и автономии в ней рассудочного начала, призывали строить философию (онтологию), исходя из теистической посылки "водящего Разума"^[130]. Ибо если на пути рассудка нельзя достоверно "доказать истину", то это еще не означает, что нет никакой другой возможности ее познания. Познание может быть непосредственным и доступным через обращение к Откровению и духовному опыту Православия. Так, историческое движение философствующего разума на пути искания истины приводит человека к исходному пункту религиозного миропонимания - постулированию Абсолюта, Бога, и необходимости принятия религиозного "метода" Его постижения.

    2. Наука

    Другой путь в поисках истины проходит разум в естественно-научном познании мира. И хотя этот путь исторически значительно короче, чем у философии, однако он не менее эффективен в своих достижениях. К каким результатам приходит научная мысль в познании бытия?

    В XVIII-XIX веках и отчасти, "по инерции", в XX веке в науке господствовала чисто механистическая концепция, которая рассматривала мир не более как огромный механизм, действующий по строгим, раз и навсегда данным законам. Известный ответ Далласа Наполеону "Сир, я не нуждаюсь в этой гипотезе", - когда последний спросил о месте Бога в мире, выразил тот абсолютный детерминизм в понимании мира, который присущ этой концепции. Известно, что одной из самых заветных мыслей Лейбница была мечта о создании т.н. "универсальной характеристики" - алгоритма, с помощью которого чисто механическим путем можно было бы "получить всю истину". Но живая природа, не говоря уже о человеке, никак не поддавалась "вычислению", поэтому позднее в нее включили понятие вероятности и все стали объяснять некоторым (хотя и не поддающимся никакому измерению) сочетанием причинности и случая или "Случая и Необходимости" (если употребить название книги французского биолога Жака Моно). Эта, как ее часто называют, "научная точка зрения на мир" включает в себя убеждение, что единственная истина есть истина "объективная", т.е. та, которая может быть засвидетельствована специальными наблюдениями и измерениями, доступными каждому беспристрастному исследователю. Все остальное, что выходит за границы т.н. объективного наблюдения и эксперимента, например Бог, дух, вечность, любовь, радость и т.д., является субъективным, эмоциональным и не имеет никакого отношения к науке и истине, и потому не заслуживает никакого внимания.

    Современная наука при всех ее громадных достижениях, а точнее, благодаря им, является более скромной, чем наука недавнего прошлого. Ученые теперь реже, чем в прошлом, говорят о безусловных законах и чаще о теориях и гипотезах, меньше - о детерминизме и больше - о вероятности, меньше - об "истине" и больше о "моделях". А модели эти понимаются не как умственные или наглядные копии реальности, а как эффективные методы размышления над проблемами реальности для достижения поставленных человеком целей.

    Интересны и весьма показательны при этом и те критерии, которые применяются ныне для оценки новых теорий. Их два вида. Одни являются своего рода выражением удовлетворения своим пониманием мира. Если новая теория увязывает явления, которые не связывались предыдущими теориями, или может эти теории сопоставить более "красивым" (А.Пуанкаре, П.Дирак) или "простым" (Э.Мах) способом, то эта теория считается убедительной и истинной. Другая разновидность критериев имеет отношение к функциональности: истинной считается та теория, которая может быть проверена экспериментально и обладает предсказательностью. Однако эти вторые критерии очень часто "не работают" без первых. По поводу чего Ф.Франк иронизирует: "Наука похожа на детективный рассказ. Все факты подтверждают определенную гипотезу, но правильной оказывается, в конце концов, совершенно другая гипотеза"^[131].

    Существуют четыре другие характерные особенности современной науки, особенно интересные в плане уяснения степени достоверности ее выводов. Во-первых, сейчас ученые редко говорят о "научном методе" в смысле какого-то единственного универсального метода науки. Они говорят о методах и изобретают новые методы для решения новых проблем. Во-вторых, чтобы описать одни и те же явления, ученые создают разные дополнительные модели. Один из наиболее известных примеров относится к природе света, где в зависимости от целей свет рассматривают или как частицы, двигающиеся в пространстве с огромной скоростью, или как волны в энергетическом поле (вейвикл). Обе эти, казалось бы, взаимоисключающие модели вытекают из квантовой механики, но ни к одной из них в отдельности научное представление о свете не сводится. И хотя такая диалектика квантовой механики несовместима с привычным здравым смыслом, ученые признают, что использование этих моделей дает наилучшие возможности для описания природы света.

    В-третьих, имеет место переосмысление понятия объективности в науке. Согласно традиционному мышлению, наука давала объективность, совершенно независимую от личных интересов ученых. Что-то от этого идеала еще остается. Но все чаще признается, что научные исследования занимаются разрешением вопросов, поставленных человеческой личностью, а не какой-то "объективной" реальностью. Искомые ответы являются ответами на человеческие вопросы. Более того, особенно со времени появления трудов В.Гейзенберга, существует понимание, что по крайней мере при некоторых тонких опытах, например, связанных с исследованиями микромира, само наблюдение влияет на результаты опыта, а полученное в эксперименте знание является во многих отношениях относительным знанием.

    В-четвертых, бурный процесс расширения границ науки делает все более очевидным, что никакое, практически, знание нельзя рассматривать как окончательное. (Пример эволюции в познании атома является здесь, по-видимому, наиболее ярким.)

    Эти, как и другие, особенности современной науки и критерии, применяемые в ней сегодня, позволяют ученым и исследователям научного знания сделать вполне определенные выводы о его границах и его истинности. Эти выводы хорошо резюмирует академик Л.Берг: "Истина... есть полезная фикция"^[132].

    Последнее высказывание обращает мысль к еще одной важной характеристике науки. Наука, даже самая теоретическая, всегда прагматична по своим конечным целям, она принципиально замкнута в горизонтальной плоскости интересов только этого мира, в ней нет места проблеме истины, как она стоит в религии и философии, а следовательно, нет и того живого нерва, который лишь делает любую деятельность человека и саму его жизнь в целом мировоззренчески осмысленной, целенаправленной. Двухмерность науки, отсутствие в ней мировоззренческого содержания - этого третьего, вертикального измерения - полностью исключает в ней свое особое понимание того главного и высшего, что мучает каждого рожденного зачем я живу?

    Такая направленность науки не делает ее, однако, реально нейтральной этически и духовно, ибо многие ее достижения используются или могут быть использованы в целях нравственно и духовно прямо противоположных. И если роль разума в этической ориентации науки более очевидна, то сложнее обстоит дело с его значением в духовной направленности науки.

    Можно выделить в этом плане три основные негативные тенденции в интерпретации и ориентировании науки. Одна из них - так сказать "нулевой вариант", при котором все вопросы, связанные с духовной и мировоззренческой жизнью человека, и сама проблема истины объявляются ненаучными и псевдовопросами, и это самое главное - потому не заслуживающими никакого серьезного внимания. Существо этого агностического направления вполне очевидно и не требует особой оценки, оно точно выражено в словах Христа: "Предоставь мертвым погребать своих мертвецов" (Мф. 8, 22).

    Вторая тенденция, сколь древняя, столь же и новая, проявляется в попытке раздвинуть границы познания мира и власти над ним за счет включения в науку элементов мистики и магии.

    3. Наука или мистика?

    Мистика и магия, хотя и имеют общие элементы (иррационализм, вера в наличие сверхприродных сил и другие), различаются между собой характером отношения к Высшему началу. Мистика немыслима без его признания. Мистическое познание осуществляется только в состоянии экстаза, когда "мистик ощущает себя как целостное Единство"^[133]. И наконец, для мистика глубоко безразличны все ценности этого мира, он их и не ищет.

    В магии все не так. Она большей частью далека от признания Единого Бога; в ней совсем не обязателен экстаз; и ее цели исключительно посюсторонни.

    В этом она, по мнению Фрэзера, тождественна с наукой в своих основах. "Когда магия, пишет он, - является в своей чистой и неизменной форме, она предполагает, что в природе явления должны следовать одно за другим неизбежно и неизменно, не нуждаясь во вмешательстве личного или духовного агента. Итак, ее основоположения тождественны с основоположениями современной науки"^[134]. Задача магии - заставить духов, высшие и низшие силы, служить человеку в его исключительно земных интересах, безотносительно к их нравственному содержанию и духовным ценностям. И определенная категория ученых также считает, что этические критерии неприложимы к науке и что она должна воспользоваться любыми средствами, в том числе и "необычными" для достижения поставленных целей (конечно, земных, посюсторонних).

    Например, американец Муди (Moody) видит причину увлечения в современном просвещенном обществе магией, колдовством, ведовством, оккультизмом и т.п. в следующем: "Расстояние, разделяющее рациональный, научный мир от мира магического, - считает он, - небольшое. Наш западный мир проникнут магическим мировоззрением. Иудео-христианская концепция мира, созданного Богом, обязательно дополняется миром, в котором царит дьавол; Бог противостоит дьаволу, силы белого света и духа противостоят легионам тьмы и земных вожделений. Возможно, что подобное биполярное разделение есть врожденное качество человека, но, безусловно, оно является частью западной традиции"^[135].

    Некоторые социологи и психологи на Западе склонны видеть определенные положительные моменты в магии и магических культах. Тот же Муди считает, что "сатанисты после прохождения лечения средствами магической терапии становятся лучшими гражданами, чем были до этого"^[136]. "Возможно, именно поэтому, - заключает он, - таким маргинальным (крайним, экстравагантным, нетрадиционным) культам, как церковь Трапезонда, должна быть оказана поддержка... Все, что "увеличивает способность индивидуума приспосабливаться к миру, в котором он живет, может и должно стать критерием при оценке новых и вначале маргинальных институтов нашего общества"^[137].

    Фрейд в 1921 году так говорил об отношении психоанализа к оккультизму: "Усилившийся интерес к оккультизму вовсе не обязательно должен заключать опасность для психоанализа. Мы должны, напротив, быть готовы к тому, что между первым и вторым обнаружится взаимная симпатия... Союз и сотрудничество между психоаналитиками и оккультистами может, таким образом, оказаться допустимым и многообещающим" ^[138].

    Прежде чем давать оценку этой тенденции в современной науке, скажем о третьем, "духовном", течении в ней, весьма близком к предыдущему... Отчетливо она выражена одним из крупных современных физиков США Ч.Таунсом в его статье с очень характерным названием: "Слияние науки и религии"^[139]. Основная мысль статьи та, что наука и религия ведут человека к одной и той же цели, но разными путями. То есть утверждается мысль о единстве по существу науки и религии. Эта деистическая по форме и пантеистическая по содержанию идея неоднократно высказывалась и ранее А. Эйнштейном и некоторыми другими видными учеными, и восходит еще к Аристотелю. Но в данном случае она свидетельствует о глубоком непонимании, если не религии вообще, то христианства безусловно. Здесь мы сталкиваемся с откровенной попыткой метафизику превратить в физику, небо отождествить с землей и Самого Бога рассматривать не более как универсальный принцип Вселенной. В этом заключается, может быть, одна из наиболее распространенных ошибок позитивистского разума в его видении сущности бытия и смысла человеческой жизни.

    Очевидно, что в том же состоит основное недоразумение и идеи союза науки с магией, поскольку магия, своим безусловным детерминизмом и полной замкнутостью в этом четырехмерном пространстве - времени, не выведет научный разум на "новые горизонты", тем более не даст ему новых здоровых критериев, нового понимания смысла человеческой деятельности, понимания истины. Напротив, глубоко унизит и то разумение жизни, которое "бесстрастно" присутствует в науке.

    И обращение науки к мистицизму не расширит границ ее познания, но уведет еще дальше от познания истины и неминуемо приведет к тяжелейшим последствиям для человечества. Ибо мистика, увлекая человека на путь "незаконного" (Ин. 10, 1) проникновения в мир духовный и утверждая т.н. свободу (фактически произвол) в духовной жизни, тем самым разрушает сами основы человеческой жизни. Этим она принципиально отлична от положительной религии, от Православия с его строгими законами аскетики.

    Мистик познает не Бога и потому предпочитает говорить о божественном Ничто, о Невыразимом, Непознаваемом, о Едином и т.д.^[140] Крупный исследователь религий Ф. Гейлер в своем монументальном труде "Молитва" верно замечает, что "последовательный мистицизм освобождает представление о Боге от всех личностных атрибутов, остается "голая" и чистая бесконечность"^[141]. В конечном счете мистик сам себя видит богом (Быт. 3, 5).

    Подобный мистицизм в христианстве называется прелестью (т.е. лестью себе в высшей степени), гордостным самообманом, духовным сладострастием. Христианские откровения и духовные состояния и переживания, которые, к сожалению, часто также называют мистическими (что приводит к смешению противоположных духовных полюсов - см., например, 2 Кор. 6, 14-15), носят принципиально другой, а во многом и противоположный мистическим, характер.

    Очевидно, что ошибочность и пагубность последствий указанной тенденции в науке может быть надлежащим образом оценена лишь при самом серьезном изучении православных принципов духовной жизни и критериев познания.

    Путь разума, не очищенного от страстей правильной (праведной) христианской жизнью, очень показателен. Его небывалые в истории научно-технические и социальные достижения в XX столетии спровождаются появлением столь же небывалых по своей мощи сил разрушения. И в первую очередь эти негативные силы проявляются в духовно-нравственной сфере, где самую большую опасность представляет процесс разрушения критериев добра, красоты, истины. Сейчас все размывается, переставляется с ног на голову, перемешивается. И ни философия, изъявшая само понятие истины из области своих умозрений, ни тем более наука, для которой этические и эстетические категории вообще вненаучны, не в состоянии остановить этот процесс. Единственный "Удерживающий" (2 Фес. 2, 7) - Христос Евангелия - решительно и все более сознательно и широко исключается из общества не только наукой, философией, культурой, но и всей атмосферой жизни.

    Уже не одно столетие лучшие люди России видели развитие этого процесса на Западе и решительно предупреждали о его пагубных последствиях для человечества. Вот одно из замечательных по своему пророческому пафосу высказываний об этом известного славянофила И.С.Аксакова: "Прогресс, отрицающий Бога и Христа, - писал он, - в конце концов становится регрессом; цивилизация завершается одичанием; свобода - деспотизмом и рабством. Совлекши с себя образ Божий, человек неминуемо совлечет - уже совлекает - с себя и образ человеческий и возревнует об образе зверином".

    Сказано, кажется, слишком сильно. Но разве современные небывалые в истории по своим масштабам и остроте проблемы: нравственные, социальные, экологические, экономические, демографические и множество других, - не свидетельствуют о характере прогресса, отвергшего Христа?

    Разве пропаганда - узаконенная! - всякого рода безнравственности и открытого глумления над телом и душой человека, свободы лжи, господства золотого тельца, диктата преступного мира и т.д. - не свидетельство одичания дехристианизированного мира?

    Разве современная демократия с ее лицемерной свободой и очевидной олигархичностью фактической власти, преследующей только свои цели, не есть завуалированное рабство и деспотизм?^[142]

    Наконец, разве полная вседозволенность оккультизма, магии, колдовства, вплоть до сатанизма и открытого издевательства над всем святым ("религиозная свобода"), над всякой правдой и истиной - это не совлечение с себя современным цивилизованным обществом образа Божия и человеческого и ревность об образе зверином (Откр. 13,1-18)?

    Несомненно, что в самой идее безграничного познания ("по ту сторону добра и зла"), изначально заложенной в "проекте" нашей цивилизации, человеческий разум допустил принципиальный просчет. Сейчас, в конце XX столетия, это стало очевидным фактом^[143].

    4. Христианство

    Каково понимание истины в христианстве? Уже исповедание Единого Личного Бога существенно меняет, по сравнению с научным и философским подходами, христианское осмысление проблемы истины. Бог есть не просто источник всякого бытия и сознания (смысла), но само Бытие ("Я есмь Сущий", Исх. 3, 14) и Сознание, то есть сама Истина. Этот логически естественный вывод является бесспорным для всех монотеистических религий. Однако в христианстве он принципиально углубляется и приобретает иной, уникальный в истории человеческой мысли, характер.

    Инаковость эта обусловлена христианским учением, во-первых, о Боге как Триипостасном и Единосущном, во-вторых, о человеке как существе духовно-телесном и богоподобном. Из первого следует догмат воплощения Второй Ипостаси через совершенно особый, не имевший прецедентов в истории религиозного и философского сознания, т.н. "халкидонский" способ восприятия Ею человеческой природы и таким образом установление теснейшего единения человека с Богом. Из второго - что полноценное знание истины человеку возможно (1 Ин. 2, 13; 1 Кор. 13, 12), но осуществляется при участии в познавательном процессе всей его природы, а не одной души, тем более не одного разума.

    Христианство исповедует истину как совершенное Богочеловечество, осуществленное в неслитном, неизменном, нераздельном и неразлучном (по определению четвертого Вселенского Халкидонского Собора 451 года) соединении Божественного Логоса с человеческой природой в Богочеловеке Иисусе Христе. Христос, в Котором "обитает вся полнота Божества телесно" (Кол. 2, 9), есть высшее, доступное человеческому постижению, самооткровение Бога миру, Самой Истины человеку. Об этом говорят Его совершенно поразительные, единственные в истории слова: "Я есмь путь и истина и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня; если бы вы знали Меня, то знали бы и Отца Моего; и отныне знаете Его, и видели Его... Видевший Меня видел Отца", ибо "Я в Отце и Отец во Мне" (Ин. 14, 6-7; 9; 11). Христос прямо говорит, что знание Его есть знание Отца - Бога, и оно отныне уже есть для "избранных". Поэтому приобщение ко Христу в Церкви как Теле Его и достижение в Его богочеловечности полноты богообщения ("и вы имеете полноту в Нем" - Кол. 2, 10) есть единственная возможность познания Истины человеком.

    При этом в ее познании человек оказывается не перед высшей умосозерцаемой идеей или совершенной рациональной моделью, или универсальной волновой функцией, или в состоянии экстатического растворения в Божестве, или особом переживании своей экзистенции,.. но сам в совершенстве личностного раскрытия и духовно-телесного единения со Христом, становится ее носителем, ее членом, ее соучастником.

    Предвосхищением этой полноты бытия-в-истине для христианина является его участие в Евхаристии, в которой, по самой сути этого Таинства, причастник становится едино-телесным, едино-духовным, единым Христу (хотя полнота осуществления этого личностного единения, естественно, прямо обусловлена степенью духовной подготовленности человека).

    Таким образом, христианство утверждает, что Истина - это не просто моноличностный Бог - Дух, ибо тогда она оставалась бы, в силу Божественной трансцендентности, принципиально недоступной человеческому познанию. Истина, разумеется, и не вне (без) Бога, ибо она есть то, что есть и всегда есть, поэтому она не может быть изменчивым тварным миром (включая и человека) и не может быть познана на путях его философского, научного, эстетического, мистического (оккультного) созерцания. Христианство утверждает, что Истина - это реальность богочеловеческого единства, во-первых, во Христе, как "начатке" (Кол. 1, 18) и актуально-бесконечном совершенстве богочеловечества, затем и в тех, которые Христовы, и суть члены Его Тела (1 Кор. 12, 27), Его Церковь "полнота Наполняющего все во всем" (Еф. 1, 23). Истина есть вечная жизнь богочеловечества Христа, в Котором заключается конечный смысл и конечная цель всякого бытия, всего существующего, всей человеческой жизни. Что проистекает из такого видения Истины? Понимание того, что 1) истина есть духовное, разумное, благое, личностное Существо, а не человеческое состояние или мысль, логический вывод, теоретическая абстракция, материальный объект... Она Бытие, а не процесс или результат "умной" человеческой деятельности;

    2) познание истины осуществляется не одной какой-либо способностью человека (например, рассудком) или суммой их совокупного восприятия, но целостной человеческой личностью, "целостным разумом";

    3) не может быть познания Истины без соответствующего духовно-нравственного развития человека; и таковое познание осуществляется через приобщение ко Христу на пути правильной (праведной) христианской жизни, постепенно преображающей человека из состояния страстного, болезненного в новое, святое, богоподобное. "Истина, - как сказал св. Исаак Сирин, - познается по силе жития"^[144];

    4) только через такое единение со Христом человеку открывается правильное видение существа тварного мира как единого с человеком организма, а не чуждого ему объекта исследований, эксперимента и потребления, и потому таковое познание превращает человека из алчного и слепого эксплуататора природы в ее любящего и зрячего возделывателя и хранителя;

    5) настоящая жизнь (земная) является не самодовлеющей ценностью, но преходящей формой бытия личности, необходимым условием самопознания, реализации ею своей свободы перед лицом совести в этом изменчивом мире, познания своей несамобытности, "ничтойности" без Бога, и через это - признание необходимости Христа и Его познания;

    6) это познание Христа - Истины есть совершенное, вечное блаженство.

    Христианское понимание истины можно выразить и другими, важнейшими для христианина словами: "Христос Воскрес!" - поскольку в них заключена бесконечная перспектива жизни и одновременно конкретный и полный ее смысл. Этот смысл - в богоподобии и единении со Христом, иначе - в обожении (теозисе).

    Что это означает? - Пребывание в совершенной любви, являющейся как бы синонимом Самого Бога, ибо "Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем" (1 Ин. 4, 16). Апостол Павел перечисляет некоторые плоды обитания Бога в истинном христианине: "любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание..." (Гал. 5, 22-23), - и свидетельствует о невыразимой силе блаженства их переживания: "Не видел того глаз и не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его" (1 Кор. 2, 9).

    Но богоподобие в любви - это не только нравственное и эмоциональное благо человека. Любовь в не меньшей степени является и совершенным "инструментом" познания. Не случайно те, которых Церковь в силу особой духовной чистоты именует преподобными, называли духовную жизнь истинной философией, искусством из искусств, наукой из наук. Они так ее именовали потому, что правильная аскеза, приводя душу к совершенной любви, открывает христианину и ведение Истины, и созерцание ее нетленной красоты, и познание существа всех творений.

    Этот совершенно особый метод познания в богоподобной любви - бесконечное, практически, число раз подтвержденный в историческом опыте Церкви, является достоверным свидетельством и бытия, и познаваемости той Истины, которую возвещает христианство и которую столь безуспешно ищет человеческая мысль на путях иных.

К оглавлению
Назад