Вступление
1. Как переживают на конных скачках страстные зрители, когда соревнуются их любимцы! И хотя наездники и так изо всех сил рвутся вперед, зрители, криками с высоты трибун призывая к победе, повсюду провожают их взором, словно думают, что могут заставить лошадей бежать быстрее, если станут топать им в такт и размахивать рукой, как будто в ней есть кнут. Они поступают так не потому, что все это способствует победе, а из страстного желания голосом и жестами показать, как они ее жаждут. Мне кажется, мой драгоценнейший друг и брат, что и я поступаю подобным образом. Ты замечательно пробегаешь поприще добродетели по указанной Богом дорожке, легкими и быстрыми шагами приближаясь к "почести вышнего звания" (Флп. 3:14), а я подгоняю тебя криками и призываю стараться бежать побыстрее. Но я поступаю так не по какой-то бессмысленной прихоти, а от радости за твои успехи, возлюбленное дитя.
16. Говорится, что Моисей родился в то время, когда закон тирана запрещал оставлять в живых новорожденных мальчиков. Печать благодати уже тогда свидетельствовала о том, что ему предстояло в свое время совершить. Когда он был еще в пеленках, его красота заставила родителей усомниться, можно ли предать такого ребенка смерти.
1. Моисей родился, когда закон тирана преследовал рождающихся мальчиков (Исх. 1:16). Как же мы можем по собственному выбору подражать его рождению, когда пол ребенка зависит от случая? И вообще можно сказать, что не в наших силах уподобить свое собственное появление на свет славному рождению Моисея. Но, несмотря на это мнимое препятствие, нет ничего сложного в том, чтобы начать подражать жизни Моисея.
10. Бездетная и бесплодная царская дочь (под которой, полагаю, надо понимать языческую мудрость), подобравшая младенца, решает назваться его матерью. И, как признает Писание, родство с приемной матерью не расторгается до тех пор, пока человек не убедится в собственной незрелости. Но тот, кто, подобно Моисею, стремится подняться выше, сочтет постыдным называться сыном женщины, бесплодной от природы.
19. И когда мы предадимся этому мирному и далекому от вражды образу жизни, нам воссияет Истина и просветит своим сиянием очи нашей души. А Истина, явившаяся Моисею в неизреченном свете, — это Бог.
2. В письме, которое ты мне послал, ты просишь дать какое-нибудь наставление в совершенной жизни, и к твоей просьбе следует прислушаться. Возможно, все, что я скажу, не принесет тебе никакой пользы, но все же я не потрачу зря время, подавая пример послушания. Если мне, поставленному над таким количеством душ в отеческом звании, показалось уместным, чтобы седая старость подчинялась требованиям благоразумной юности, то тем более тебе следует укрепляться в добродетели послушания, раз я научил твою молодость добровольному подчинению.
3. Впрочем, хватит об этом. Пора браться за предстоящий труд, призвав Бога направлять мое повествование. Мой возлюбленный, ты просил составить для тебя набросок того, что по моему представлению есть совершенная жизнь. И если бы мне удалось задуманное, то ты, взирая на мой труд, смог бы перенести из него в свою жизнь благодать, облеченную в слова. Но ни первое, ни второе в равной степени невозможно. Выразить совершенство словами или в словах разумно показать, как надо жить, — ни одна из этих задач мне, я полагаю, не по силам. Да и не только мне: многие из великих и украшенных добродетелями людей признавали эту задачу для себя невыполнимой.
4. Но чтобы не показалось, что я, по слову псалмопевца, там убоялся страха, где нет страха (Пс. 13:5), постараюсь яснее выразить тебе свою мысль.
5. В вещах, доступных чувственному восприятию, совершенство воспринимается в определенных пределах как некое непрерывное и ограниченное множество, поскольку всякое количественное измерение заключено в свои собственные границы. Возьмем локоть или число десять: известно, где у них начало и где конец, и в этом и есть их совершенство. А в том, что касается добродетели, мы научились от апостола (Флп. 3:12-15) единственному пределу совершенства — отсутствию всяких пределов. Этот великий и высокий духом человек, Божий апостол, непрестанно бежал по поприщу добродетели и никогда не уставал стремиться вперед (Флп. 3:13). Да и было бы опасно для него останавливаться посреди беговой дорожки. Почему? Ведь все, что является по природе своей добрым, не имеет само по себе предела и ограничивается только тогда, когда ему противопоставляется нечто противоположное, например, жизни — смерть или свету — тьма. Всякое добро прекращается, когда появляется то, что мы считаем ему противоположным. Как для жизни пределом является смерть, так и при состязании в добродетели остановка стала бы началом движения в противоположном направлении, ко злу.
6. Думаю, что не ошибусь, назвав бесполезными попытки дать определение добродетели: как мы выяснили, добродетель не есть нечто заключенное в рамки.
Теперь следует объяснить, почему люди, ведущие добродетельную жизнь, говорили, что не могут достичь совершенства.
7. Высшее и главное добро есть Само Божество, природа Которого и есть доброта, и когда мы говорим о природе добра, то и по имени, и по существу говорим о Божестве. А поскольку мы выяснили, что нет иного предела добродетели, кроме зла, и нет ничего противоположного Божеству, то мы поймем, что Божественная природа безгранична и беспредельна. Всякий, кто постигает добродетель, тем самым постигает Бога, потому что Он и есть высшая добродетель. Итак, сопричастность прекрасному в высшей степени желанна для тех, кто его познает, а прекрасное не имеет границ. Поэтому тот, кто ему причастен, неизбежно желает беспредельного, и ничто не утолит его желания.
8. Следовательно, никак невозможно достичь совершенства, потому что оно, как уже было сказано, ничем не ограничено, а пределом добродетели служит беспредельность. Как же можно достигнуть искомого рубежа, если этого рубежа нет?
9. Но хотя мы и пришли к выводу, что искомое абсолютно недостижимо, тем не менее никак не следует пренебрегать Господней заповедью, гласящей: "Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный" (Мф. 5:48). Пусть невозможно стяжать все качества, благие по своей природе, но для разумного человека приобретение даже части их будет огромной пользой.
1O. Стоит стараться изо всех сил, чтобы вовсе не лишиться достижимых черт совершенства и приобрести те из них, которые мы способны вместить. Возможно, именно в таком поведении, в постоянном желании приобретать как можно больше хорошего, и состоит совершенство человеческой природы.
11. Полагаю, что в этом вопросе стоит обратиться за советом к Писанию. Глас Божий некогда сказал через пророка Исайю: "Посмотрите на Авраама, отца вашего, и на Сарру, родившую вас" (Ис. 51:2). Это же призыв к душам, блуждающим вдали от добродетели! Моряки, сбившиеся с курса, находят путь к гавани по ясному знаку: будь то зажженный на башне огонь или заметная издали горная вершина. Так и те, кто блуждают по житейскому морю и не имеют душе своей кормчего, могут направить свой путь по примеру Сарры и Авраама к гавани Божией воли.
12. А поскольку человечество делится пополам на женщин и мужчин, и каждому в равной степени предстоит выбор между добродетелью и злом, то глас Божий предлагает пример добродетели для каждого пола. И те и другие могут посмотреть на подобных себе — мужчины на Авраама, а женщины на Сарру — как на подходящий образец для стремления к добродетельной жизни.
13. Точно так же и для нас будет, пожалуй, достаточно помнить о ком-то одном из людей, проживших достопамятную жизнь. Такая память послужит нам маяком и покажет, как можно направить душу к безопасной гавани добродетели, избегнув суровых житейских бурь и крушения в пучине зла под ударом девятого вала страстей.
Ведь именно для того и излагаются столь точно жития этих возвышенных душ, чтобы в дальнейшем люди могли направлять свою жизнь ко благу, подражая тем, кто уже сумел достичь успеха.
14. Но кто-то может возразить: "Ну и что? Я не халдей, каким был, по преданию, Авраам {Быт. 11:31), я не воспитанник дочери Египта, как сообщает повествование о Моисее (Исх. 2:10), да и вообще моя жизнь в этом отношении ничуть не похожа на жизнь кого-либо из древних людей. Как же я могу поставить себя на место одного из них, когда я не могу подражать столь чуждому образу жизни? На это я отвечу, что быть халдеем, по-моему, не порок и не добродетель, и что ни жизнь в Египте, ни пребывание в Вавилоне не оставили кого-либо вне добродетели. Ведь не только в Иудее Бог открывается достойным людям, и гора Сион вовсе не является (вопреки распространенному представлению) местом Божественного обитания (Пс. 75:2-3). Нам нужно более тонкое разумение и большая проницательность, чтобы разглядеть в библейском повествовании, от каких халдеев и египтян нам надо удалиться и из какого вавилонского плена вырваться, чтобы достичь-блаженной жизни.
15. Итак, пусть в этом произведении примером подобающей жизни послужит Моисей. Сначала мы рассмотрим течение его жизни, как мы узнали ее из Божественного Писания, а затем рассудительно исследуем повествование, чтобы получить наставления в добродетели. Так мы поймем, какая жизнь среди людей есть совершенная.
17. Затем угрозы тирана пересилили сомнения, но Моисея не бросили прямо в воды Нила, а положили в ковчег, обмазанный в пазах дегтем и смолой, и пустили по речным волнам — так об этом рассказали те, кто подробно исследовал с ним произошедшее. Ковчег направляла некая Божественная сила, которая привела его к склону высокого берега, и он был вынесен на сушу естественным течением воды. Когда на речном лугу, близ которого пристал ковчег, оказалась дочь царя, она обнаружила его, едва из ящика раздался младенческий крик. Но когда обратили внимание на очевидную красоту Моисея, то, по милости царевны, приняли его в число домашних и усыновили. Инстинктивно он отказался от сосцов женщины-иноплеменницы и тогда, благодаря выдумке родных, был вскормлен материнской грудью. (Исх. 2:1-10)
18. Моисей воспитывался при царском дворе и получил языческое образование. Но когда он вышел из детского возраста, решил не заниматься тем, что было в почете у язычников, и не признавать матерью ту, которая прежде думала его усыновить. Он вернулся к настоящей матери и поселился среди соплеменников. Когда один еврей подрался с египтянином, Моисей встал на сторону сородича и убил иноплеменника. В другой раз произошла ссора между двумя евреями, и он попытался унять их, убеждая вести себя, как подобает братьям, и выбирать посредником при разрешении споров не гнев, а естество. (Исх. 2:11-14)
19. Но один из них в пылу схватки отверг совет Моисея, и это оскорбление подтолкнуло его к избранию высшей мудрости. Он удалился от многолюдных мест и стал жить сам по себе, породнившись с одним из иноплеменников, проницательным к человеческим достоинствам и рассудительным в оценке нравов. Ведь этот человек только по одному поступку (я имею в виду историю с нападением пастухов) распознал добродетель юного Моисея, который, не имея никакой личной выгоды, поступил по справедливости, наказав пастухов за нанесенную не ему лично обиду, считая, что справедливость сама по себе достойна уважения. После такого происшествия этот человек проникся уважением к юноше и, невзирая на его явную бедность, оценил его добродетель выше, чем многочисленное богатство. Он выдал за него свою дочь и предоставил возможность жить по собственному усмотрению. Моисей выбрал уединенную жизнь в горах, вдали от базарной толчеи, и стал пасти овец в пустыне. (Исх. 2:15-22)
20. Так проходила его жизнь, когда, как сообщает повествование, ему было страшное Богоявление. В самый полдень его ослепил свет, сияющий ярче солнечного. Пораженный необыкновенным зрелищем, он посмотрел на гору и увидел куст, от которого исходило огненное сияние. Ветви куста сверкали, словно покрытые росой. Моисей сказал себе: "Пойду и посмотрю на сие великое явление". Как только он сказал это, чудесный свет достиг не только его глаз, но и, что самое удивительное, коснулся своими лучами слуха Моисея. Благодать света распространялась на оба чувства: освещая глаза сиянием лучей и просвещая слух непорочными наставлениями. И голос этого света запретил Моисею подниматься на гору, пока тот обременен мертвой кожей своих сандалий. Но когда он снял их, то смог ступить на землю, освещаемую Божественным светом. (Исх. 3:1-5)
21. Впрочем, не стоит слишком долго останавливаться на внешних подробностях жизни этого человека, лучше продолжим наше повествование. После всего происшедшего Моисей, обретя силу в бывшем ему Богоявлении, получил повеление освободить свой народ от египетского рабства. Чтобы убедиться в нисшедшей на него от Бога силе, он испытал истинность Божественного повеления при помощи того, что было под рукой. Испытание было таковым: выпавший из его руки жезл ожил и превратился в животное (а именно в змея), но когда Моисей снова взял его в руки, то вернулся в изначальное состояние. И рука, которую он положил за пазуху, стала белее снега, а когда оказалась там вторично, то стала прежней. (Исх. 3:7 — 4:9)
22. Говорят, что когда Моисей возвращался в Египет вместе с иноплеменной женой и рожденными от нее детьми, встретился ему некий ангел и грозил смертью. Жена Моисея умилостивила ангела кровью обрезания своего сына. Затем Моисей встретился с Аароном, спешившим на эту встречу по внушению свыше.
23. После чего они созвали живущий в Египте народ на всеобщее собрание и возвестили освобождение от рабства им всем, уже изнемогшим от страданий и трудов. Об этом было сообщено и самому тирану [т.е. фараону прим. пер.]. Но в ответ на это тиран только еще больше вознегодовал и на надсмотрщиков, и на самих израильтян. Он стал требовать большее количество кирпичей, добавив еще более трудное задание: израильтяне не только должны работать над глиной, но лишились мякины и соломы. (Исх. 4:10 — 5:14)
24. Явленным через Аарона и Моисея Божественным знамениям фараон (так назывался египетский тиран) попытался противодействовать с помощью колдунов и их заклинаний. Когда Моисей на глазах у египтян превратил свой жезл в животное, казалось, что подобное чудо волшебство могло произвести и с жезлами колдунов. Но обманчивость их действий была изобличена, когда превратившийся в змея посох Моисея проглотил казавшиеся змеями палки колдунов. Оказалось, что жезлы колдунов не обладают никакой силой, чтобы защитить себя или ожить. Обманчивое колдовство не было способно ни на что, кроме внешнего впечатления для легковерных глаз. (Исх. 7:8-13)
25. Когда Моисей убедился, что все подданные фараона так же злобны, как и их правитель, он навел общее бедствие на весь египетский народ, никого не избавляя от зла. Сами природные стихии, видимые во всем мироздании, — земля и вода, воздух и огонь — изменили свои свойства по человеческому приказу и двинулись вместе с Моисеем на египтян, словно подчиненное ему войско. В одном и том же месте, в одно и то же время силы природы карали своевольных и обходили стороной непричастных злу.
26. По повелению Моисея вся вода в Египте превратилась в кровь, так что и рыбы погибали в этой густой жидкости, напоминавшей мясо. Но когда ее черпали евреи, она снова становилась водой. Поэтому колдуны имели возможность придавать кровавый вид воде, найденной у евреев. {Исх. 7:14-24)
27. То же касалось и жаб, во множестве обрушившихся на Египет: они настолько размножились не из-за собственных свойств, но по особому повелению, вызвавшему изменения в природе этих животных и увеличение их численности. Все египтяне страдали от нашествия жаб в их дома, тогда как евреи были свободны от этой напасти. {Исх. 8:1-7)
28. Также и воздух не давал египтянам отличить день от ночи, и они постоянно оставались во мраке, а для евреев не происходило ничего необычного. То же происходило и со всем остальным: град, огонь, нарывы, мошки, песьи мухи, туча саранчи — каждое из этих бедствий оказывало свое обычное воздействие на египтян, а евреи узнавали о страданиях своих соседей только по слухам и рассказам, поскольку их самих все это не затрагивало (Исх. 8 — 10). Наконец, смерть первенцев провела четкую границу между евреями и египтянами: одни оплакивали гибель самого дорогого, что у них было, а другие оставались в совершенном покое и безопасности. Они были спасены пролитием крови: у входа в каждый дом оба дверных косяка и соединенная с ними притолока были помазаны кровью. (Исх. 11 — 12)
29. В то время как египтяне были удручены несчастьем, постигшим их первенцев, и оплакивали все вместе и каждый в отдельности свое горе, Моисей руководил исходом израильтян. Он заранее позаботился, чтобы они унесли с собой богатства египтян, взятые будто бы взаймы. И когда они уже три дня шли вне пределов Египта, как о том сообщает повествование, египтянин пожалел, что Израиль не остался у него в рабстве, и, снарядив на войну всех своих подданных, погнался с конным войском за этим народом. А народ, не подготовленный к войне и непривычный к такого рода зрелищам, увидев мощь вооруженных всадников, объятый ужасом, восстал против Моисея. В повествовании говорится, что здесь Моисей совершил нечто еще более удивительное. Он направил свои силы на две цели: словами и речью придавая смелости израильтянам и убеждая их надеяться на лучшее, он внутренние свои помыслы обратил к Богу, моля Его, чтобы поникшие от страха люди получили свыше наставление, как избегнуть опасности. И Бог, как гласит повествование, внял этому безмолвному крику. {Исх. 13— 14)
30. Облако силой Божией направляло народ, следуя перед ним. Оно было необычно по своей природе, потому что состояло не из паров и испарений, когда воздух становится плотным из-за сгущения пара под давлением ветра, но чем-то большим, превосходящим человеческий разум. У этого облака, по свидетельству Писания, было такое чудесное свойство: когда днем палило и обжигало солнце, облако становилось как бы небесным покровом для народа, осеняя все, что находилось внизу и напитывая раскаленный воздух легкой влагой. А ночью оно становилось огнем, с вечера до утра освещая своим сиянием, словно факелом, путь израильтянам. (Исх. 13:21-22)
31. Моисей взирал на него сам и научил народ следовать за этим видением. Так они дошли до Красного моря, направляемые облаком к месту перехода, а египтяне тем временем подошли сзади и окружили их так, что у израильтян, оказавшихся между страшным врагом и водой, не осталось никакой надежды на спасение. И тогда Моисей, движимый силой Божией, совершил самое невероятное из всего, что совершал. Подойдя к берегу, он ударил по морю своим жезлом. От этого удара оно словно раскололось. И как трещина на стекле, возникнув в одном месте, распространяется до самого края, так и разделение вод морских, рассеченных поверху жезлом, достигло противоположного берега. Спустившись во впадину, туда, где море расступилось, Моисей и весь народ находились в глубине моря, оставаясь сухими на солнечном свету. И, проходя так морские бездны пешком по сухому дну, они не испытывали страха перед стенами, внезапно появившимися справа и слева, когда море застыло с обеих сторон от них подобно стене.
32. Но когда фараон с египтянами вошли в море, следуя по этому новопроложенному среди вод пути, море взволновалось, и взору предстала единая водная гладь, потому что воды вновь соединились и море приняло свой первоначальный вид. А израильтяне, утомленные большим напряжением этого морского перехода, уже отдыхали на другом берегу. И воспели они победную песнь Богу, воздвигшему для них памятник бескровной победы[1], после того, как все египетское войско с лошадьми, оружием и колесницами скрылось под водой. (Исх. 14:21 — 15:21)
33. Затем Моисей стал продвигаться вперед, и через три дня пути по безводной местности он оказался в затруднении, поскольку войску было нечем утолить жажду. Неподалеку от того места, где они расположились, все же было озеро, но в нем была морская вода, и даже еще более горькая, чем в море. Так израильтяне мучались жаждой, сидя у воды. Но Моисей, по Божиему внушению, нашел в том месте кусок какого-то дерева и бросил в воду. Вода мгновенно стала пресной: дерево своей силой изменило природу воды, превратив ее из горькой в приятную. (Исх. 15:22-26)
34. И вот израильтяне снова тронулись в путь, следуя за движением облака, как за проводником. Они всегда поступали так: когда облако останавливалось, показывая, что настало время отдыха, они делали привал, и вновь поднимались, когда оно продолжало перед ними свое движение. Следуя за этим проводником, они достигли места, изобилующего пресной водой. Двенадцать источников щедро орошали его влагой, а роща финиковых пальм покрывала со всех сторон тенью. Пальм было семьдесят, но, несмотря на такое небольшое количество, они поражали своей красотой и величиной всех, кто их видел. (Иск. 15:27; Числ. 9:15-23)
35. Путеводное облако, задержавшись здесь ненадолго, вновь подня- 3-5. ло войско и повело его в другое место. Впереди была только пустыня с сухим и жгучим песком, и поскольку никакая влага не орошала ту местность, народ опять начала мучить жажда. Тогда Моисей ударил жезлом по скале на вершине холма, и из нее изобильно полилась приятная пресная вода, и к тому же её было больше чем нужно для такого огромного войска (Исх. 17:1-7).
36. Но потом голод стал одолевать народ, поскольку запас пищи, заготовленный в дорогу еще в Египте, иссяк. И тогда было явлено самое невероятное чудо. Пища не произрастала на земле, как обычно, но нисходила с неба наподобие росы (Исх. 16:14-35). И роса появлялась каждое утро, становясь едой для тех, кто ее собирал. Это были не капли воды (как бывает с росой), но вместо влаги появлялись какие-то кристаллические крупинки, по виду напоминавшие округлые семена кориандра, а на вкус сладкие, как мед (Исх. 16:31).
37. Можно было наблюдать и другое чудесное явление. Все, кто выходил собирать, естественно, различались и по возрасту, и по силе. Но никто из них не брал себе больше или меньше других сообразно со своими силами: от собранного отделяли каждому по потребностям, так что у сильного не было избытка, а у слабого — недостатка. Повествование сообщает еще об одной чудесной особенности: каждый мог собирать, сколько ему необходимо на день, ничего не откладывая про запас. А если кто по бережливости и сохранял часть своей пищи до следующего дня, то отложенное портилось и в нем заводились черви (Исх. 16:20).
38. Есть и еще нечто удивительное в рассказе об этой пище. Из всех дней недели один, по некоему таинственному замыслу, был отведен для отдыха. Собранное накануне этого дня оказывалось в двойном количестве, несмотря на то, что и обилие выпавшей пиши, и усердие собиравших ее людей оставались прежними. Так у израильтян не было повода из-за недостатка пищи нарушать закон, повелевающий оставаться в покое. Божественная сила проявлялась здесь тем более, что в преддверии субботы (так назывался день покоя) отложенное оставалось невредимым и было таким же свежим, как и только что собранное; а в другие дни то, что оставляли, — портилось. (Исх. 16:22-30)
39. Затем на них ополчился другой народ, который в повествовании называется амаликитянами, и разразилась война. Тогда впервые израильтяне вооружились для битвы. Однако они двинулись на врага не всем ополчением — лишь лучшие отборные силы вели войну, в ходе которой Моисей показал новый вид военного искусства. Когда Иисус, которому предстояло возглавить народ после Моисея, выводил войско против амаликитян, Моисей стоял вне строя на возвышенном месте, с которого он мог за всем наблюдать, и взирал на небо, а по обеим сторонам от него стояли помощники.
40. Вот о каком чуде, случившемся тогда, мы узнали из повествования: когда Моисей поднимал руки к небу, подчиненные ему израильтяне одолевали врагов; а когда опускал — войско отступало под натиском иноплеменников. Стоящие рядом заметили это, и когда видели, что руки Моисея тяжелеют и ослабевают по некоторой тайной причине, то поддерживали их с обеих сторон. А когда им стало трудно поддерживать, то посадили его на камень и так помогали ему держать руки поднятыми к небу. С этого момента силы иноплеменников стали ослабевать под натиском израильтян. (Исх. 17:8-13)
41. Поскольку облако, направлявшее народ, оставалось на том же месте, люди не могли отправиться в путь, не имея проводника для передвижения. Впрочем, они без труда и в изобилии имели все необходимое для жизни: сверху на них изливался дождь в виде готового хлеба, а внизу источала воду скала. Облако облегчало им тяготы жизни под открытым небом: днем оно становилось как бы стеной, защищая от зноя, а ночью, подобно огню, рассеивало своим светом мрак. Так что их пребывание в пустыне у подножия горы, где они разбили лагерь, не было утомительным.
42. Теперь Моисей возглавлял народ при посвящении в неизреченное таинство, а Божественная сила чудесами, превосходящими всякое слово, посвящала весь народ и самого предводителя. Это посвящение совершалось следующим образом. Прежде всего, народу было приказано воздерживаться от всякой скверны, телесной и духовной, и очиститься омовениями. Перед бракосочетанием[2] определенное число дней надлежало хранить чистоту, чтобы омыться от всего чувственного и телесного и очищенными от страстей приступить к горе, называвшейся Синай, для посвящения в таинство. В то время на нее могли восходить только разумные существа, причем только мужчины, да и те лишь очистившись от всякой скверны. И израильтяне бдительно следили, чтобы никакое неразумное животное не подступило к горе. Если же такое происходило и неразумное по своей природе существо появлялось на горе, народ забрасывал его камнями. (Исх. 19:10-15)
43. Затем свет померк и казалось бы ясное небо так почернело, что гора, окутанная со всех сторон мраком, стала невидима. В темноте загорелся огонь, устрашающий видящих его. Он пожирал все, что находилось на горе, и от этого огненного кольца окрестности наполнились дымом. И Моисей повел народ на гору, сам немало устрашенный этим зрелищем. Его душа была объята ужасом, а тело дрожало от страха, так что от израильтян не были скрыты переживания его души. Как и все, он был потрясен увиденным и трепетал всем телом. (Исх. 19:16-18)
44. Это зрелище повергало в ужас, поражая до глубины души не только своим видом; страшно было даже слышать, как по всей округе разносится гром голоса с небес. Уже первые звуки этого громового голоса были оглушительны и труднопереносимы для слуха. Они были подобны звучанию труб, но своей устрашающей силой превосходили всякое сравнение такого рода. Громовые раскаты нарастали, внушая все больший и больший страх. Но несмотря на отсутствие органов речи, голос говорил вполне отчетливо, и сам воздух Божественной силой соединял слова. Речь была не бессмысленна — в ней содержались Божественные повеления. А голос становился все громче и громче, и труба превосходила саму себя, постоянно исторгая звуки сильнее предшествующих. (Исх. 19:19)
45. Никто из людей не был в силах выдержать то, что видел и слышал. Поэтому они все вместе обратились к Моисею с просьбой стать посредником при даровании Закона и обещали не сомневаться, что всякое его предписание по внушению свыше исходит от Бога. И вот когда они возвратились к подножию горы, Моисей остался один и повел себя совершенно не так, как можно было ожидать. (Обычно люди переносят страх мужественнее, если переживают его с кем-нибудь, а он стал смелее, когда спутники покинули его.) Из этого стало видно, что его первый страх был не за себя, но из сочувствия к тем, кто был поражен этим чувством. (Исх. 19:7-8, 20)
46. Итак, когда Моисей, освободившись от бремени всеобщей боязливости, остался один, он устремился в темноту и, вступив в невидимое, совершенно скрылся из виду. Проникнув в непроницаемость Божественных таинств, он, никому не заметный, пребывал в общении с Невидимым. Полагаю, так он показал нам, что тот, кто хочет пребывать с Богом, должен оставить все видимое и взойти, словно к горной вершине, к невидимому и непостижимому, и верить, что Божественное пребывает там, куда не достигает наш разум.
47. Оставаясь там, он получил Божественные повеления. Это были наставления в добродетели, для которой прежде всего необходимо благочестие и подобающее суждение о Божественной природе, которая превосходит всякое познаваемое понятие и представление, поскольку она не сравнима ни с чем познаваемым. Ему было приказано судить о Божественном, не сравнивая с чем-либо умопостигаемым, и не уподоблять ничему из познаваемого природу, которая превосходит все существующее[3]. Должно верить в бытие Божие, оставляя неразрешимым вопрос о Его качестве, количестве, происхождении и способе существования. (Исх. 20:4-5)
48. К этому повествование добавляет наставления, касающиеся нравственности, выраженные в общих и частных законах. Общий закон, отвергая всякую несправедливость, требовал любить соплеменника (Лев. 19:18); если руководствоваться этим правилом, то, как следствие, никто не будет причинять вреда никому из ближних. А среди частных правил предписывалось почитание родителей и приводился список запрещенных поступков[4]. (Исх. 20:4-5)
49. Когда разум Моисея был очищен этими законами, он был возведен к еще более высокой степени посвящения в таинства, когда Божественная сила явила ему сразу всю скинию (Исх. 25-27). Эта скиния — храм, украшенный с несказанным разнообразием: там были преддверия, колонны, завесы, стол, светильник, жертвенник для курений, жертвенник для всесожжении, крышка ковчега Завета, и то, что находилось в неприступном месте, во Святом Святых. А чтобы красота и точное устройство всего увиденного не ускользнуло бы из памяти и он мог бы показать это чудо оставшимся внизу людям, Моисею был дан совет не ограничиваться простым описанием, а воспроизвести нематериальное творение в материальном сооружении (Исх. 25:9), используя самые яркие и великолепные материалы, какие только можно найти на земле. Из них на первом месте стояло золото, покрывавшее со всех сторон колонны. Вместе с ним употреблялось и серебро, украшавшее вершины и основания колонн, чтобы, как я полагаю, цветовым контрастом сверху и снизу ярче выделять сияние колонн. Кое-где нашлось употребление и меди — в вершине и основании серебряных колонн (Исх. 27:17).
50. Завесы, занавеси и покрывала скинии, натянутые на верхушках колонн, были исполнены с особым ткацким искусством: каждое изделие из подходящего материала. Для одних тканей применялась яхонтовая и пурпурная краска с сиянием червленого багрянца, и к тому же белизна виссона в его естественном и неизмененном виде. Для других покрытий использовался лен, а для третьих вместо тканей служили шкуры. В некоторых местах для внешнего украшения использовались красные кожи.
51. После того, как Моисей спустился с горы, он с помощью ремесленников сделал все так, как ему предписывалось. Когда он пребывал в этом нерукотворном храме, то получил указания и о том, как надо украсить одежды священников, входящих в Святилище. Закон подробно описывал каждую деталь и верхней, и нижней одежды (Исх. 28).
52. При этом главное место отводилось не той части, которая скрыта от глаз, но той, которую могли видеть все. Ефод был расшит такими же разноцветными нитями, что и завеса в скинии, только золотого цвета было больше. Обе части ефода скреплялись застежками — смарагдами в золотой оправе. Помимо того, что природа одарила эти камни необыкновенной красотой {они излучали зеленовато-желтое сияние), их еще украсила чудесная работа резчика. Не идолы изображались на камнях, но начертаны были имена патриархов: по шести на каждом камне.
53. Спереди к этим камням подвешивались украшения в виде щитков и витые цепочки, переплетенные между собой наподобие рыболовной сети. Он висели по обеим сторонам от застежки и располагались сверху щитков для того, я полагаю, чтобы на их фоне еще лучше была заметна красота плетения.
54. На груди у священника находилось золотое украшение, в которое были вставлены камни различных пород. Они располагались в четыре ряда, по три камня в каждом, и на них были начертаны имена колен Израиля. Под ефод надевалась другая одежда, длиной от шеи до пят. Она была замечательно украшена бахромой. А подол был не только расшит узором, но и украшен золотыми подвесками в виде колокольчиков и гранатовых яблок, расположенных через один по краю одежды.
55. На голове у священника находилась фиолетовая повязка, а на лбу — щиток из чистого золота, на котором были вырезаны таинственные письмена. И пояс, стягивавший просторные верхние одежды, и скрытые от глаз украшения, и прочие детали облачения, символически, подобно притчам, говорящие о добродетели священства.
56. Всему этому Моисей научился от неизреченного Божественного наставления, когда пребывал в непроницаемом мраке. И, получив эти таинственные знания, он превзошел человеческую природу. После чего он снова появился из мрака и пошел к своим соплеменникам, чтобы рассказать им о чудесах, открытых ему при Богоявлении, передать законы и устроить для народа храм и священническое служение по данному ему на горе образу.
57. В руках он нес священные скрижали, полученные как дар Божий. Для их изготовления не потребовалось никаких человеческих усилий: в равной мере и скрижали, и письмена на них были созданы Богом — а письмена содержали закон. Но народ, не дождавшись своего законодателя, предался разгулу идолопоклонства и тем самым воспрепятствовал обретению этой благодати.
58. При своем посвящении в Божественные тайны Моисей немало времени провел в общении с Богом. В течение сорока дней и ночей он под покровом мрака был причастен к вечной жизни, пребывая в состоянии, не свойственном человеческой природе (Исх. 24:18). Даже его тело все это время не нуждалось в пище. А народ, словно дети, оставшиеся без надзора воспитателя, пошел на поводу у своих желаний и стал бесчинствовать. Перестав подчиняться Аарону, они заставили священника стать их предводителем в идолопоклонстве (Исх. 32:1 -6).
59. Из золота был сделан идол в виде тельца. Они возгордились нечестием, а Моисей, подойдя к ним, разбил полученные от Бога скрижали, чтобы лишившись этого Божиего дара, они понесли бы наказание, соответствующее проступку (Исх. 32:19).
60. Затем Моисей уничтожил идола и, с помощью левитов, смыл тяжкий грех соплеменников их кровью (Исх. 32:20-29). Его гнев на согрешивших смягчил Божий гнев, и после сорока дней пребывания на горе Моисей снова получил скрижали, на которых Божия сила начертала закон, а сами они были изготовлены руками Моисея. Он получил их после того, как сорок дней жил по иным, чем мы, законам, превзойдя человеческое естество и не принимая никакой пищи, в которой обычно нуждается человек для подкрепления тела. (Исх. 34:1-28)
61. Итак, Моисей по Божественному наставлению соорудил Израильтянам скинию, передал им законы, установил священство. Все было устроено по Божиему указанию и человеческим умением: скиния, преддверия и все, что внутри скинии — жертвенник для курений, жертвенник всесожжения, светильник, завесы, крышка ковчега во внутренней части, облачения священников, миро; также и жертвоприношения — очистительные, благодарственные, отвращающие несчастья и умилостивляющие за прегрешение. И как только все было завершено, в окружавших Моисея людях пробудилась присущая человеческому роду болезнь — зависть.
62. Даже Аарон, которому как священнику воздавались немалые почести, и сестра Мариам, по-женски завидовавшая оказанной Моисею почести, стали его упрекать, так что Божеству пришлось наказать их за это. И еще большего удивления достойна незлобивость Моисея, потому что, когда Бог покарал неразумную женщину за клевету, Моисей смирил свой гнев и просил Бога исцелить сестру. (Числ. 12:1-13)
63. Толпа снова стала бесчинствовать, чему причиной явилось неумеренное наслаждение пищей. Им мало было безболезненной, беспечальной жизни и даруемой свыше пищи. Желание наполнить желудок мясом и страсть к обжорству привели к тому, что рабство в Египте стало казаться людям лучше тех благ, которые они обрели. Моисей поведал Богу, какая страсть охватила его соплеменников. И Бог дал им то, что они так жаждали получить, и тем самым научил их, что не должно иметь подобные желания. Он направил к лагерю множество птиц, и их стаи, подобные грозовым тучам, летали низко над землей. И поскольку поймать этих птиц не составляло большого труда, люди скоро пресытились мясом.
64. Неумеренность в еде нарушила равновесие жизненных соков в организме[5], и для многих такое пресыщение закончилось смертельной болезнью. Этого примера оказалось достаточно и для самих пострадавших, и для тех, кто их видел, чтобы вернуться к умеренности. (Числ. 11)
65. Затем Моисей послал разведчиков в страну, где израильтяне, по Божественному обетованию, надеялись поселиться. Но по возвращении не все сказали правду — некоторые сообщили лживые и нерадостные вести. Тогда народ снова разгневался на Моисея. И так судил Бог: кто потерял веру в Божественную помощь, никогда не сможет увидеть обетованной земли. (Числ. 13:1 — 14:38)
66. Когда они шли по пустыне, у них кончилась вода, а вместе с ней пропала и память о Божием всемогуществе. Хотя они прежде уже видели, как было сотворено чудо со скалой, но все же не могли поверить, что и сейчас будут спасены от жажды. Оставив надежду на лучшее, они стали бранить Моисея и Самого Бога. Моисей, казалось, уже устал от неверия народа, и все-таки он опять сотворил для них чудо: высек воду из отвесной скалы. (Числ. 20:2-18)
67. И снова они попали в рабскую зависимость от собственного чрева. Желая получить удовольствие от вкусной и сытной пищи, некоторые из молодых начали бесчинствовать. Но они были сурово наказаны: по лагерю расползлись змеи, от укусов которых в людей проникал смертоносный яд.
68. И когда люди стали один за другим падать от змеиных укусов, Моисей, по Божиему совету, отлил из меди изображение змея и поместил на возвышении, чтобы все в лагере могли его видеть. Таким образом Моисей избавил свой народ от причиняемого змеями вреда и спас его от гибели. Взглянув на медного змея, человек больше не боялся укусов, ибо вид медного змея каким-то необъяснимым образом ослаблял действие яда. (Числ. 21:4-9)
69. Но народ снова был недоволен предводительством Моисея. Некоторые попытались силой присвоить себе священнический сан. И хотя Моисей просил Бога помиловать согрешивших, справедливость Божиего суда оказалась сильнее сострадания Моисея к своим соплеменникам. Земля разверзлась, а потом сомкнула свои уста, поглотив тех, кто восстал против власти Моисея, и всех их родственников. А те двести пятьдесят человек, которые домогались священства, были уничтожены огнем, и их судьба вразумила народ. (Числ. 16)
70. А чтобы люди смогли окончательно убедиться, что дар священства получили от Бога самые достойные, Моисей взял у знатных людей каждого колена по жезлу, на каждом из которых написал имя его владельца. Среди них был и жезл священника Аарона. Моисей положил жезлы в храме и с их помощью ясно показал, кого избрал Бог для священства. Ибо из всех только один жезл Аарона расцвел, и на нем произрос и созрел плод (а именно орех).
71. Даже для неверующих показалось величайшим чудом, когда сухое дерево без коры и корней вдруг ожило и дало такой же плод, что и обычное дерево, имеющее корни в земле. Божие могущество заменило ему и землю, и кору, и влагу, и корень, и необходимое время. (Числ. 17)
72. Когда Моисей вел свое войско через земли других народов, они не позволили ему пройти. Моисей поклялся, что вместе с народом обойдет их поля и виноградники (Числ. 20:17) и будет держаться "царского пути"[6], не уклоняясь ни вправо, ни влево. Но противники не смирились и после этого, и тогда Моисей победил их в бою и прорвался силой. (Числ. 21:21-35)
73. Затем Валак, правитель могущественного племени мадианитян, зная о бедствиях покоренных израильтянами народов, испугался, что такая же участь постигнет и его собственный народ. Не дожидаясь этого, он решил действовать, но не с помощью оружия и войска, а с помощью суеверной ворожбы некоего Валаама. Говорили, что этот человек искусен в подобных делах, и те, кто пользовался его услугами, приписывали ему магическую силу в занятиях такого рода. Его ремеслом было гадание по птицам[7], но он был небезопасен, так как при содействии неких демонов мог навлекать на людей ужасные несчастья. (Числ. 22:1-6)
74. Когда Валаам, следуя за проводниками, отправился к их царю, голос ослицы возвестил ему, что этот путь не будет для него благоприятным. Затем ему было видение, из которого он узнал, что ему нужно делать, поняв, что черная ворожба бессильна причинить вред тем, кому помогает Бог. Исполнившись не бесовской энергии, а Божественного вдохновения, он произнес пророчества о лучшей доле для израильтян, которые впоследствии сбылись (Числ. 22:7 — 24:25). Когда ему не дали применить свое ремесло для злых дел, он осознал могущество Господа и с радостью оставил занятия ворожбой, чтобы пророчествовать по воле Божией.
75. После того как иноплеменники были уничтожены, народ, одержавший победу в сражении, сам оказался повержен распутной страстью к пленницам. Только когда Финеес одним ударом меча поразил сплетенную в нечестии пару, и утих Божий гнев на обезумевших и погрязших в беззаконных связях израильтян (Числ. 25:1-9), Законодатель взошел на высокую гору и увидел издали землю, которая была уготована Израилю по Божественному обетованию, данному отцам. Там он ушел из человеческой жизни, и после его ухода не осталось среди могил ни надгробия, ни памятника (Втор. 34).
76. Время не причинило вреда его красоте, не омрачило сияния его глаз (Втор. 34:7), не ослабило благодать, озаряющую его лицо. Он всегда был таким, как и прежде, и при всех естественных изменениях его красота оставалась неизменной.
77. Вот то, что нам удалось увидеть при первом взгляде на историю этого человека. Я рассказал ее вкратце; впрочем, когда требовалось, я позволял себе более детальное повествование. А теперь мы можем рассмотреть описанную жизнь, сообразуясь с целью, которую я определил для своего рассказа, и извлечь из него наставление, которое помогло бы нам вести добродетельную жизнь. Итак, вернемся к началу повествования о жизни Моисея.
Рождение
2. Кто же не знает, что все, подверженное изменению, никогда не остается в том же самом состоянии, но постоянно превращается из одного в другое, изменяясь к лучшему или к худшему? Вернемся к нашей теме. Рождение ребенка женского пола, в котором человеческая природа выступает в более материальном и подверженном страстям состоянии, приятно тирану; а младенца мужского пола, более закаленного и склонного к добродетели, он ненавидит и подозревает в нем угрозу восстания против собственной власти.
3. А все, что изменяется, как бы постоянно рождается заново. Ведь в изменяющемся мире в следующей миг все выглядит несколько иначе, чем прежде. И рождение такого рода происходит не по внешней причине и не случайно, как случайно определяется пол при телесном рождении, а по собственному выбору человека. При новом появлении на свет мы становимся как бы своими собственными родителями, рождаясь такими, какими сами захотим, и по собственному выбору принимаем определенный пол — мужской или женский — вылепляя себя по замыслу добродетели или порока.
4. И мы можем, к неудовольствию и огорчению тирана, появиться на свет более подходящим образом. Тогда столь прекрасно зачавшие нас родители (а родители добродетели — это добрые помыслы) с радостью увидят наше рождение, а замыслу тирана будет оказано противодействие.
5. Итак, если мы оттолкнемся от буквального смысла повествования и раскроем его внутренний смысл, то оно научит нас, что начало добродетельной жизни огорчает врага. Я имею в виду то рождение, при котором свободный выбор помогает в родовых муках. Ведь никто не может огорчить противника, если не покажет явных признаков своей победы над ним.
От одного и того же свободного выбора зависит родить младенца мужского пола, склонного к добродетели, и вскормить его подобающей пищей, и позаботиться о его безопасном спасении из воды. Те, кто дарят своих младенцев тирану, предают их речному потоку нагими и беззащитными. Под потоком я имею в виду жизнь, протекающую в непрестанных волнениях страстей, в которых тонет и захлебывается всякий, кто в него попадет.
7. Родители младенца мужского пола, то есть мудрые и предусмотрительные мысли, когда настает пора предать их благое порождение волнам жизни, опускают его в поток под защитой ковчега, чтобы оно не утонуло (Исх. 2:3). А ковчег, сколоченный из различных досок — это воспитание, состоящее из различных наук, которое удерживает человека на плаву и ставит его выше житейских волн.
8. Благодаря чему человек при водном волнении не будет долго скитаться, носимый по воле волн, но пристанет к твердому берегу, то есть окажется вне житейских волнений.
9. Мы по опыту знаем, что тех, кто уже не погружен, как прочие, в пучину человеческих измышлений, непрестанное бурление житейских дел словно выталкивает прочь, считая бесполезной обузой тех, кто обременен добродетелью. Всякий, кто окажется вне этих волн, пусть подражает Моисею и не боится своих слез (Исх. 2:6), даже если он оказался в безопасности ковчега. Слезы служат надежным стражем для тех, кто ищет спасения в добродетели.
11. Языческая образованность действительно бесплодна — она постоянно испытывает родовые муки, но никогда не рождает новую жизнь. Какое порождение после длительных родовых мук явила нам эта философия — порождение, которое было бы достойно столь тяжких и многочисленных трудов? Не все ли ее зародыши, напрасные и еще не сформировавшиеся, погибают еще до рождения, так и не выйдя к свету Богопознания? Они точно так же могли бы родиться людьми, если бы не были прочно заперты во чреве бесплодного мудрования.
12. И вот, прожив у египетской царевны так долго, что начало казаться, будто и он разделяет роскошную жизнь египтян, Моисей должен вернуться к родной матери. Впрочем, хотя он и воспитывался у царевны, но не расставался с матерью, поскольку, как сообщает повествование, был вскормлен материнским молоком (Исх. 2:7-9). Полагаю, смысл здесь в том, что мы, хотя и пользуемся словами языческой мудрости, пока получаем образование, не должны удаляться от питающего нас молока Церкви, то есть от церковных законов и обычаев, которые вскармливают и укрепляют душу, таким образом давая ей возможность подняться ввысь.
13. Верно сказано, что человек, который внимает одновременно и языческим, и отеческим наставлениям, оказывается словно посреди двух противников. Тот, чья религия противоположна еврейскому учению, вступает в борьбу и стремится оказаться сильнее израильтянина. Многим верхоглядам кажется, что противник на самом деле сильнее, и они, оставив веру отцов, переходят на сторону врага и становятся предателями отеческого учения. Но кто действительно велик и благороден душой, как Моисей, тот сам нанесет смертельный удар выступающему против благочестия.
14. Впрочем, подобное противоборство можно обнаружить и в нас самих. Человек, словно приз за победу, стоит между противоборствующими сторонами, и к кому он примкнет, того и сделает победителем. А сражаются, словно египтянин с евреем, идолослужение с благочестием, разнузданность с целомудрием, праведность с несправедливостью, спесь со скромностью, да и вообще все, что считается противоположным.
15. Моисей собственным примером учит нас встать на сторону добродетели, как на сторону соотечественника, и уничтожить противника, восстающего на нее (Исх. 2:12). Ибо победа добродетели оборачивается гибелью и исчезновением идолослужения. Точно так же праведностью уничтожается несправедливость и скромностью убивается спесь.
16. Но в нас также происходит и борьба между единоплеменниками (Исх. 2:13). Ведь у нас не было бы придуманных лукавыми ересями догматов, если бы строй ошибочных рассуждений не вступал в борьбу с более верными рассуждениями. Если же мы немощны и не можем придать сил правой стороне, поскольку зло своими ухищрениями взяло верх и власть истины оказалась ниспровергнутой, то надо как можно скорее бежать прочь (как и предлагает пример Моисея) к лучшему и высшему учению о таинствах.
17. И если вновь приходится селиться у иноплеменника, то есть если мы вынуждены обратиться к языческой философии, мы можем сделать это только после того, как отгоним лукавых пастухов, не по праву пользующихся колодцем (Исх. 2:15-17) — то есть после того, как мы обличим лжеучителей в лукавом использовании внешней образованности.
18. Так и мы будем жить сами по себе, не ввязываясь в драку и не выступая в ней посредниками, но обитая среди единомышленников, чья воля согласна с нашей — вместе с собственным стадом, и все движения нашей души будут, словно овцы за пастухом, следовать за начальствующим разумом (Логосом)[8].
20. Небесполезно также будет исследовать, как это сияние, просветившее душу пророка, соединилось с терновым кустом (Исх. 3:2). Если Бог есть Истина (Ин. 14:6), а Истина есть свет (Ин. 8:12) — эти возвышенные и Божественные названия засвидетельствованы в Евангельском повествовании применительно к явившемуся нам во плоти Богу, — то добродетельный образ жизни беспрепятственно приводит нас к познанию того света, который нисходит до человеческой природы. Он воссиял не от светоча, расположенного где-то среди звезд, чтобы никто не счел его сияние материальным, но от земного куста, затмившего своими лучами небесные светила.
21. Так мы понимаем и чудо, происшедшее с Девой: Свет Божества родился через Нее и воссиял в человеческой жизни, но Он сохранил невредимым куст, с которым соединился: цвет девства не увял и при родах.
22. Этот свет учит нас, что нужно делать, чтобы оставаться в лучах истинного света. Обутые ноги не могут взойти на высоту, с которой можно увидеть свет Истины {Исх. 3:5), пока поступь нашей души не освободится от мертвой и земной оболочки из кожи, облекающей нашу природу, с тех пор как мы, ослушавшись Божественного повеления, оказались нагими (Быт. 3:21)[9]. За этим сразу последует познание Истины, которая сама явит себя нам Познание Сущего (Исх. 3:14) становится очищением от неверны представлений о не-сущем[10].
23. Вот каково, на мой взгляд, опре деление истины: отсутствие ошибочных представлений о Сущем. Обман есть возникающий в сознании человека вымысел о не-сущем, которое представляется реально существующим. Истина, напротив, есть твердое понимание того, что действительно существует. И человек, погруженный немалое время в рассуждения об этих возвышенных предметах, наконец, рассудит, что есть поистине сущее и по своей природе обладает бытием, а что — не-сущее и только кажется бытием, так как по природе своей не обладает самостоятельным существованием[11].
24. Полагаю, что великий Моисей, наученный этим Богоявлением, узнал, что на самом деле не существует ничего из чувственно воспринимаемого или умопостигаемого, кроме все превосходящей Сущности и Первопричины, от Которой и зависит все.
25. Если же разум присмотрится к чему-либо иному из сущего, то он не обнаружит никакой вещи, которая не нуждалась бы в другой вещи и могла бы существовать, не будучи причастной истинно Сущему. А то, что всегда остается точно таким же, не возрастает и не умаляется, равно не подвержено изменениям ни в лучшую, ни в худшую сторону (ибо худшему оно чуждо, а лучшего для него нет), что совершенно не нуждается в другом, к чему единственному стоит стремиться, что причастно всему и не становится хуже от этой причастности, — вот что по сути является Сущим, и постижение его и есть познание Истины.
26. Тогда это произошло с Моисеем, а теперь происходит с каждым, кто, как и он, освободился от земной оболочки и воззрел на свет из терновника — то есть на воссиявший нам во плоти, словно в терне, луч, который, по слову Евангелия, есть Свет истинный и сама Истина (Ин. 1:9). И тогда человек становится таким, что яожет и других привести к спасению, уничтожить царящую во зле тиранию и освободить всех, кто подвластен отвратительному рабству. Когда правая рука изменила свой вид, а посох превратился в змея (Исх. 4:1-9), это стало первым примером чудес.
27. Полагаю, что этим иносказательно было указано на таинство воплощения Господа и явления людям Божества, благодаря чему произошло уничтожение тирана и освобождение ему подвластных.
28. К такой мысли меня подводят свидетельства пророка и Евангелия. Пророк говорит: "Изменение десницы Всевышнего" (Пс. 76:11). Божественная природа понимается неизменной, но из снисхождения к немощной человеческой природе она приняла наш вид и образ.
29. Рука, которую законодатель сунул за пазуху, изменила свой цвет против естественного; а когда она вновь оказалась там, к ней возвратилась ее природная красота. Единородный Бог, "сущий на лоне Отчем" (Ин. 1:18), — вот "десница Всевышнего".
3О. Когда Он явился нам от Отчего лона, Он изменился и стал подобен нам. Когда же, изгладив наши немощи. Он возвратил руку, побывавшую среди нас и уподобившуюся нашему цвету, на лоно (а лоно для Десницы — Отец), то бесстрастное по природе не стало страстным, зато подверженное изменениям и страстям через общение с неизменным стало причастным бесстрастию[12].
31. И превращение жезла в змея (Исх. 7:10) не должно смущать тех, кто любит Христа: мол, мы связываем повествование о таинстве с неподходящим животным. Ведь Сама Истина в Евангелии не избегает этого образа и говорит: "И как Моисей вознес змию в пустыне, так должно вознесену быть Сыну Человеческому" (Ин. 3:14).
32. И смысл этого ясен. Поскольку отец греха назван в Священном Писании змеем (Быт. 3:1) и все, рожденное змеем, тоже есть змей, то, следовательно, и грех носит такое же имя, как и его родитель. И, по апостольскому свидетельству. Господь ради нас стал грехом (2 Кор. 5:21), облекшись в нашу греховную природу.
33. Итак, этот символ действительно подходит к Господу. Если змей есть грех и Господь стал грехом, всякому станет очевиден вывод: кто стал грехом — стал змеем, поскольку грех им и является. Причем змеем он стал ради нас, чтобы проглотить и уничтожить египетских змеев, порожденных волшебниками (Исх. 7:10-12).
34. Когда это произошло, змей вновь превратился в посох (Исх. 4:4), который вразумляет грешников и на который опираются те, кто восходит по крутому и трудному пути добродетели. В благой надежде они опираются на посох веры, ибо вера есть уверенность в том, на что надеешься (Евр. 11:1).
35. Тот, кто сознает это, действительно становится богом (Исх. 4:16) для тех, кто противостоит истине и увлечен материальными и несущественными иллюзиями, кто с пренебрежением отказывается слушать о Сущем, словно о чем-то незначительном. Как говорит фараон: "Кто такой Господь, чтоб я послушался голоса Его? Я не знаю Господа" (Исх. 5:2). Ведь для него ценно только материальное и плотское, относящееся к области чувств, а не смысла.
36. А тот, кто, просветившись этим светом, достаточно укрепился и приобрел силу и способность противостоять врагам, — словно атлет, основательно изучивший у наставника атлетическое мастерство, с отвагой и решимостью готовится к состязанию с противником и берет в руки тот самый посох (то есть слово веры), которым ему предстоит побороть египетских змеев.
URL: http://apologia.hop.ru
E-mail: apologia@hop.ru